Джордж Оруэлл: Почему я пишу — Перевод: Мисюченко Владимир Фёдорович
С самого раннего детства, возможно лет с пяти-шести, я знал, что, когда вырасту, обязательно стану писателем. Лет с семнадцати и до двадцати четырех я пытался отказаться от этой мысли, хотя всегда сознавал, что изменяю своему подлинному призванию и что рано или поздно мне придется сесть и начать писать книги.
В семье я был средним из трех детей, но между нами было по пять лет разницы, а кроме того, до восьмилетнего возраста я почти не видел своего отца. В силу этих и некоторых других причин я рос довольно одиноким ребенком и быстро приобрел некоторое неприятное манерничанье, которое все школьные годы отталкивало от меня товарищей. Одиночество выработало свойственную таким детям привычку сочинять разные истории и разговаривать с воображаемыми собеседниками. И думаю, с самого начала мои литературные притязания были замешены на ощущении изолированности и недооцененности. Я знал, что владею словом и что у меня достаточно силы воли, чтобы смотреть в лицо неприятным фактам, и я чувствовал — это создает некий личный мир, в котором я могу вернуть себе то, что теряю в мире повседневности. Тем не менее том серьезных (то есть всерьез написанных) произведений моего детства и отрочества не составил бы и полдюжины страниц. То ли в четыре, то ли в пять лет я сочинил свое первое стихотворение; мать записала его под мою диктовку. Я совсем не помню его, помню лишь, что оно было про тигра, а зубы тигра были как «стулья» (неплохое сравнение), но мне кажется, стих был плагиатом блейковского «Тигр, о тигр». В одиннадцать лет, когда началась война 1914-1918 годов, я написал патриотическое стихотворение, которое было напечатано в местной газете, как и другие, два года спустя, па смерть Китченера. Став постарше, я время от времени сочинял плохие и, как правило, неоконченные «стихи о природе» в стиле поэзии георгианского периода. Пытался я раза два написать также рассказ, что окончилось полным провалом. Вот, пожалуй, и весь список всерьез задуманных произведений, которые я написал в те годы.
Впрочем, все это время я в каком-то смысле занимался литературной деятельностью. Начать с того, что мною сочинялось много чепухи «на случай», которую я писал быстро, легко и без особого удовольствия. Помимо школьных заданий я писал vers d’occasion(1), полукомические вирши, которые сочинял со скоростью, теперь кажущейся мне недостижимой, — в четырнадцать лет я написал целую рифмованную пьесу в подражание Аристофану примерно за неделю и помогал редактировать школьные журналы, как печатные, так и рукописные. Эти журналы были самым жалким образчиком пародийной ерунды, которую только можно себе представить, и забот у меня с ними было куда меньше, чем с самыми примитивными газетными статьями сегодня. Но наряду со всем этим в течение пятнадцати лет, а может, и более того, я занимался литературной деятельностью совсем иного рода — я все время сочинял бесконечную «повесть» про себя самого, своего рода дневник, который существовал только в моей голове. Думаю, это — распространенное занятие детей и подростков. Еще ребенком я воображал себя, скажем, Робин Гудом, был героем захватывающих приключений. Но очень скоро моя «повесть» утратила черты грубого самолюбования и все больше и больше становилась описанием того, что я делал и видел. Я мог тогда подолгу раскручивать в мозгу такой пассаж: «Он широко распахнул дверь и вошел в комнату. Желтый луч солнечного света, пробиваясь сквозь муслиновые занавески, скользил по столу, где рядом с чернильницей лежала полуоткрытая коробка спичек. Засунув правую руку в карман, он пересек комнату и подошел к окну. Внизу на улице полосатая кошка гонялась за опавшим листом» — и т. д. и т. п. Эта привычка тянулась через все мои неписательские годы, лет до двадцати пяти. Хотя мне приходилось искать, и я искал нужные слова, мне казалось, что я прилагаю эти отчаянные усилия вопреки моей воле, под влиянием какого-то принуждения извне. Полагаю, моя «повесть» должна была нести следы стиля тех писателей, которыми я в том или ином возрасте восхищался, но, насколько помню, в ней всегда сохранялось одно — четкая описательность.
Когда мне было около шестнадцати, я неожиданно для себя открыл радость, которую доставляли мне просто слова, то есть их звучание и сочетания. Строчки из «Потерянного рая»:
С трудом, упорно Сатана летел,
Одолевал упорно и с трудом препятствия…(2)
которые теперь не кажутся мне такими чудесными, пробирали меня буквально до дрожи, а архаичная орфография доставляла особое удовольствие. Что до необходимости описания предметов или событий, то об этом я уже знал все. Словом, понятно, какого рода книги я собирался сочинять (если вообще можно было сказать, что в то время я собирался сочинять книги) — я хотел писать огромные натуралистические романы с несчастливым концом, полные подробных описаний и запоминающихся сравнений, полные пышных пассажей, где сами слова использовались бы отчасти ради их звучания. И; в общем-то мой первый завершенный роман «Бирманские дни», который я написал в тридцать лет, но задумал гораздо раньше, во многом такого рода книга.
Я привожу все эти частности, потому что уверен: нельзя постичь мотивов писателя, не зная ничего о том, с чего началось его становление. Содержание творчества будет определяться временем, в котором он живет (во всяком случае, это справедливо по отношению к нашему бурному и революционному веку), но прежде чем он начнет писать, он обязательно выработает эмоциональные оценки, полностью избавиться от которых не сможет уже никогда. Конечно, работа писателя в том и состоит, чтобы выдрессировать свой темперамент, не заострять на какой-либо незрелой стадии своего развития, в неверной тональности, однако если он напрочь избавится от воздействия ранних влияний, то тем самым убьет в себе импульс к творчеству. Не считая необходимости зарабатывать на жизнь, я бы выделил четыре основных мотива, заставляющих писать, по крайней мере писать прозу. В разной степени они присутствуют в каждом писателе, хотя соотношение; их у любого пишущего время от времени меняется в зависимости от атмосферы, в которой он живет. Мотивы эти таковы:
1. Ч истый эгоизм. Жажда выглядеть умнее, желание, чтобы о тебе говорили, помнили после смерти, стремление превзойти тех взрослых, которые унижали тебя в детстве, и т. д. и т. п. Лицемерием было бы не считать это мотивом. Это мотив, и очень сильный. Писатели делят это чувство с учеными, художниками, политиками, адвокатами, воинами, процветающими бизнесменами, короче, со всем верхним слоем человеческого общества. Огромные массы человеческих существ, в общем, не самолюбивы. Примерно после тридцати лет они утрачивают личные амбиции (а чаще всего почти совсем теряют ощущение индивидуальности) и живут в основном для других или мало-помалу задыхаются от нудной работы. Но среди них всегда есть меньшинство одаренных, упрямых людей, которые полны решимости прожить собственные жизни до конца, и писатели принадлежат именно к этому типу. Я бы сказал, что серьезные писатели в целом более тщеславны и эгоцентричны, чем журналисты, хотя и менее заинтересованы в деньгах.
2. Э стетический экстаз. Восприятие красоты мира или, с другой стороны, красоты слов, их точной организации. Способность получить удовольствие от воздействия одного звука на другой, радость от крепости хорошей прозы, от ритма великолепного рассказа. Желание, наконец, разделить опыт человечества, который ты считаешь ценным и который, с твоей точки зрения, не должен пропасть. Эстетический мотив очень слаб у многих писателей, но даже у памфлетиста или составителя учебника есть излюбленные словечки и фразы, которые он предпочитает без видимой утилитарной причины, а иногда писатель испытывает особую любовь к рисунку типографского шрифта, к ширине полей и т. п. То есть все книги из тех, что уровнем выше железнодорожного справочника, уже не свободны от эстетических соображений.
3. И сторический импульс. Желание видеть вещи и события такими, каковы они есть, искать правдивые факты и сохранять их для потомства.
4. Политическая цель (мы используем слово «политическая» в самом широком смысле из всех возможных). Желание подтолкнуть мир в определенном направлении, изменить мысли людей относительно того общества, к какому они должны стремиться. И снова: ни одна книга не может быть абсолютно свободна от политической тенденции. Ведь даже мнение, что искусство не должно иметь ничего общего с политикой, уже является политической позицией.
Нетрудно увидеть, как эти мотивы противоборствуют, как передаются они от человека к человеку, от эпохи к эпохе. Я по природе (если называть природой то, чем становится человек, когда впервые начинает считать себя взрослым) тот, в ком три первых мотива должны бы перевешивать четвертый. В мирное и благополучное время я мог бы писать витиеватые или просто описательные книги и мог бы остаться почти в неведении о своих политических привязанностях. Случилось же так, что я вынужден был стать чем-то вроде памфлетиста. Сначала пять лет я занимался неподходящим делом (служил в индийской имперской полиции в Бирме), а потом пережил бедность и ощущение полного провала. Это разожгло свойственную мне ненависть к власти и заставило меня впервые осознать в полной мере существование трудящихся классов, а работа в Бирме дала мне случай разобраться в природе империализма. Разумеется, этого опыта было мало, чтобы у меня сложилась четкая политическая ориентация. Потом пришел Гитлер, разразилась гражданская война в Испании и т. д. К концу 1935 года я все еще не мог принять окончательного решения. Помню небольшое стихотворение, которое выражало вставшую передо мной дилемму;
Священником я мог бы стать
Две сотни лет назад.
Пугал бы адом прихожан,
Имел бы дом и сад.Но в злое время я рожден,
Где райской нет красы.
К тому ж прелат быть должен брит,
А у меня — усы.Бывала, впрочем, иногда
Жизнь как счастливый сон.
Тревоги прятал я свои
Под сень зеленых крон.Невежды, жили мы в мечтах.
Теперь — весь мир иной.
А вот тогда — пел дрозд в саду,
Миря врага со мной.Девичий стан, и абрикос,
Плеск рыбы по весне,
Лет уток утром, бег коня —
Все это — лишь во сне.Но нынче сны запрещены,
Таим мы жар души,
И металлических коней
седлают крепыши.Как жалкий червь, как евнух я,
Не пущенный в гарем.
Я и прелат, и комиссар,
Иду, и пью, и ем.По радио меня зовет
К победам комиссар,
Ну а прелат — он мне сулит
Земной, надежный дар.Воздушный замок снился мне…
В явь вылились мечты.
Я в этом времени — чужой.
А Смит? А Джонс? А ты?(3)
Испанская война и другие события 1936-1937 годов нарушили во мне равновесие; с тех пор я уже знал, где мое место. Каждая всерьез написанная мною с 1936 года строка прямо или косвенно была против тоталитаризма и за демократический социализм, как я его понимал. В дни вроде наших нелепо, мне кажется, думать, что кто-либо сможет избежать подобных тем. Каждый, под тем или иным соусом, пишет о них. Вопрос заключается лишь в том, какую сторону принимаешь и каким подходам следуешь. И чем больше ты осознаешь свои политические пристрастия, тем больше у тебя возможностей действовать политическими средствами, не принося при этом в жертву свою эстетическую и интеллектуальную целостность.
Чего я больше всего желал последние десять лет, так это превратить политическую литературу в искусство. Исходный рубеж для меня всегда ощущение причастности, чувство несправедливости. И когда я сажусь писать книгу, я не говорю себе: «Хочу создать произведение искусства». Я пишу ее потому, что есть какая-то ложь, которую я должен разоблачить, какой-то факт, к которому надо привлечь внимание, и главная моя забота — постараться, чтобы меня услышали. Но я не мог бы написать книгу или даже большую журнальную статью, если они не будут одновременно и эстетическим переживанием. Любой, кто возьмет на себя труд проанализировать мое творчество, заметит, что даже там, где звучит откровенная пропаганда, будет много такого, что профессиональный политик сочтет неуместным. Я не могу, да и но хочу, совсем избавляться от того видения мира, которое я вынес из детства. До тех пор, пока я жив и здоров, я не перестану серьезно думать о стиле прозы, любить землю, получать радость от материальных вещей и от осколков того, что принято называть бесполезной информацией. Нет смысла пытаться подавить в себе все это. Задача в другом — в том, чтобы примирить эти присущие мне симпатии и антипатии с общественными по преимуществу, общими действиями, которые наш век неотвратимо возлагает на нас.
Это нелегко. Возникают проблемы композиции и языка, по-новому ставится проблема правдивости. Приведу лишь один пример, показывающий, какие не встречавшиеся ранее трудности возникают при этом. «Дань Каталонии», моя книга о гражданской войне в Испании, конечно же, откровенно политическое произведение, но в основном оно писалось с известной заботой и оглядкой на литературную форму. В ней, не подавляя собственные литературные позывы, я настойчиво пытался рассказать правду. Но среди прочего в книге этой есть длинная глава, полная выдержек из газет и других материалов, которая защищает троцкистов, обвиненных в то время в сговоре с Франко. Совершенно очевидно, что такая глава спустя год или два должна погасить интерес для любого обыкновенного читателя и погубить саму книгу. Уважаемый мною критик прочел мне об этом целую лекцию. «Зачем вы напичкали книгу всей этой чепухой? — спросил он меня. — Ведь, по сути, вы превратили хорошую книгу в чистейший журнализм». Но я-то знал то, что совершенно невинные люди были ложно обвинены. Если бы я не был возмущен этим фактом, я бы, возможно, никогда не написал бы эту книгу.
В том или ином виде этот вопрос возникает всякий раз. Проблема языка является более тонкой и потребовала бы слишком много времени для обсуждения. Скажу лишь, что в последние годы я старался писать менее живописно и более точно. Во всяком случае, я понял, что, когда вы достигаете совершенства в том или ином стиле письма, вы уже перерастаете его. «Скотный Двор» был первой книгой, в которой я попытался с полным сознанием того, что делаю, сплавить воедино политическую и художественную цели. Вот уже семь лет, как я не написал ни одного романа, но надеюсь, довольно скоро напишу. Он обречен на неудачу, каждая книга — это неудача, но я достаточно ясно представляю себе, что за книгу я хочу написать.
Перечитав последние страницы этой статьи, я обратил внимание, что все здесь выходит так, будто бы в литературе меня вдохновляют только общественные задачи. Мне не хотелось бы, чтобы у читателя сложилось напоследок такое мнение. Все писатели тщеславны, эгоистичны и ленивы, и на самом дне их мотивов всегда, лежит тайна. Создание книги — это ужасная, душу изматывающая борьба, похожая на долгий припадок болезненного недуга. Никто не взялся бы за такое дело, если бы его не побуждал какой-то демон, демон, которого нельзя ни понять, ни оказать ему сопротивление. И насколько можно судить, демон этот — тот же инстинкт, который заставляет младенца кричать, привлекая к себе внимание взрослых. В то же время верно и другое — ты не можешь написать ничего интересного, если при этом не пытаешься изо всех сил избавиться от самого себя. Хорошая проза подобна оконному стеклу. Я не могу сказать с уверенностью, какой из моих мотивов к творчеству является сильнейшим, но я знаю, какому из них мне надо следовать. И, оглядываясь на сделанное, я вижу: там, где в моих произведениях отсутствовала политическая цель, там всегда рождались безжизненные книги, а я, их автор, предавался писанию тех самых пышных пассажей, фраз без смысла, красивых эпитетов и заполнял страницы просто банальностями.
_____
1) «Стихи на случай» (франц.). — Примеч. переводчика. [обратно]
2) Мильтон Д. Потерянный рай / Пер. с англ. Арк. Штейнберга. — М., 1982. — С. 77. [обратно]
3) Перевод А. Воронова. [обратно]
*) Видимо переводил Владимир Фёдорович по книги ‘Decline of the English Murder and Other Essays’, Penguin (п. пуб. 1965) и там год первой публикации тоже 1947 но в CEJL — ‘The Collected Essays, Journalism and Letters of George Orwell’. — редакция: Йан Ангус и Соня Оруэлл. — ВБ, Лондон, п. пуб. 1968. под «Почему я пишу» стоит год 1946. (О. Даг)
____
Перевод с английского:
© 1988 Мисюченко Владимир Фёдорович
Галина Аляева: Я пишу о жизни
08 дек. 2020 г., 14:35
В издательстве «У Никитских ворот» вышла в свет шестая книга нашей землячки «Яблоко без яблони»
Галина Аляева – продолжатель традиций русского реализма. Жизненная правда для нее – главный принцип в литературе, и это укрепляет ощущение искренности, честности ее произведений, – это из аннотации к новому роману «Яблоко без яблони». В арсенале автора – историко-краеведческие исследования, сборники рассказов, романы, одно из произведений написано в жанре фэнтези. То есть, творчество Галины Аляевой весьма разнообразно.
«Получила незабываемые впечатления от чтения! Спасибо автору!!!», «Очень приятно написано, комфортно, прочел на одном дыхании, что с современной литературой у меня сейчас бывает редко», «Прочитал с удовольствием. Захватывает, оторваться невозможно. Очень рекомендую!», – а это уже отклики на новую книгу автора. Так о чем же она?
– Меня всегда интересовала история, а именно, что произошло с нашей страной в двадцатом веке, что и почему? Книга «Яблоко без яблони» – это попытка осмыслить время и рассказать на примере одной простой крестьянской семьи, как люди боролись с трудностями, оставляя насиженные места и уходя в неизвестность. Как они, несмотря ни на что сохраняли свои семьи, сохраняли любовь к родной земле. Это роман о нашей жизни, – рассказывала автор на одной из недавних встреч с читателями в КДК «Мечта», которая проходила в режиме онлайн.
Действие романа происходит на фоне непростой исторической ситуации в России 1920-1940-х годов, в центре повествования – обычная семья Лёвиных. Фёдор, узнав о грозящем раскулачивании, принимает решение бежать из деревни. Оказавшись в непривычной обстановке, когда-то дружная семья начинает разрушаться. Что же в конечном итоге ждет Лёвиных? Какую цену им придется заплатить, чтобы не растерять основу всех основ – любовь? Неожиданными сюжетными поворотами, тонкими психологическими штрихами автор естественно и органично выписывает жизненные коллизии, отправляя читателя в недалекое прошлое и раскрывая трагедию, произошедшую с нашей страной в первой половине прошлого столетия.
Задумок и наметок на будущее у автора много, а на вопрос, о чем будет следующий роман, писательница ответила:
– Над «Яблоком без яблони» трудилась больше двух лет. Нельзя сказать, что он дался тяжело, но усталость от большой прозы есть. Поэтому немного работаю в малой. Написала статью о «королеве русских переводчиков» Зинаиде Журавской и ее дочери Елизавете. Есть небольшая не опубликованная подборка исторических рассказов. Если еще написать несколько, получится полноценный сборник. Роман? Есть идея, но нужно немного отдохнуть, потом подумать и начать писать…
Галина ВОЛОДЬКИНА. Фото из открытых источников.
Источник: http://inkrasnogorsk.ru/novosti/obshchestvo/galina-alyaeva-ya-pishu-o-zhizni
Герцог Сассекский вновь поставил под удар королевскую семью
В 2022 году будут опубликованы «правдивые» мемуары принца Гарри. Герцог Сассекский уже продал рукопись издательству Random House, а всю полученную прибыль обещает направить на благотворительность. О своем намерении написать книгу о жизни в королевской семье герцог своих родственников не предупредил.
Герцог Сассекский принц Гарри вместе с американским издательством Random House готовится к публикации мемуаров, которая намечена на конец следующего года. Об этом объявила сама компания. В сообщении говорится, что принц Гарри впервые поделится «точными сведениями о приключениях, потерях, жизненном опыте и уроках, которые помогли ему сформироваться». Сумма сделки, по информации портала Page Six, составила около $20 млн.
«Я пишу это не как принц, которым я родился, а как человек, которым я стал, — написал в совместном обращении сам Гарри. — Я примерял на себя много масок на протяжении долгого периода времени, как в прямом, так и в переносном смысле. Я надеюсь, что, рассказывая свою историю, описывая взлеты и падения, ошибки и полученные уроки, я смогу показать, что независимо от того, откуда мы родом, у нас больше общего, чем мы думаем».
Член королевской семьи Великобритании признался, что безумно рад поделиться своей историей с людьми, которые «смогут прочитать точный и полностью правдивый рассказ« о его жизни «из первых рук».
В пресс-релизе книга описывается как «интимная и проникновенная», «честная и трогательная». Также заявляется, что автор представит свой «честный и пленительный» портрет и покажет читателям, что «его судьба — это вдохновляющая и смелая история», а не только то, что о нем говорят в интернете.
В мемуарах будет подробно описана не только жизнь Гарри в стенах Кенсингтонского дворца, но и его отношения с женой Меган Маркл и детьми — двухлетним сыном Арчи и дочерью Лилибет, которой всего месяц.
Выручку от продаж мемуаров герцог Сассекский пообещал отдать на благотворительность.
Журналисты отмечают, что в заявлении не было сказано, какая именно часть пойдет на благие дела, а также не были раскрыты условия сделки, которая включает в себя не только публикацию мемуаров, но и права на аудиокнигу и продажу продукции по всему миру.
Читайте также
Ожидается, что принц Гарри раскроет новые скандальные подробности о жизни королевской семьи, службе в армии и своем детстве. Как пишет «Би-би-си», он на этот счет уже консультировался с родственниками. Однако представитель герцога эту информацию опровергает и заявляет, что Гарри не пришлось получать разрешение на реализацию этого проекта у Букингемского дворца.
«Королевская семья в шоке от этой книги», — сообщает источник американского портала Us Weekly. Он отметил, что принц Чарльз и принц Уильям «особенно обеспокоены тем, что расскажет Гарри». Инсайдер добавляет: «Они еще не получили копию книги и не знают, чего ожидать. Это заставляет их нервничать».
В Великобритании не ждут от мемуаров Гарри ничего хорошего. Королевский биограф Фил Дампир уже написал в газете Express о реакции родственников принца — «они будут в отчаянии от того, что Гарри, несомненно, побуждаемый Меган, просто не хочет оставить все это в покое на некоторое время».
«Очевидно, что когда принц приехал на открытие статуи принцессы Дианы в начале этого месяца, никакого значимого прогресса в его отношениях с отцом или братом не произошло. Если бы он уважал их мнение, он бы не стал писать эту книгу, потому что они бы ее не одобрили», — полагает Фил Дампир.
Впрочем, другие комментаторы уверены, что решение Гарри опубликовать мемуары уже мало кого трогает. «Я думаю, все просто устали злиться, когда речь заходит об этих двоих (Меган Маркл и принце Гарри — «Газета.Ru»), — объяснил источник портала Daily Mail. — Они провели последние 18 месяцев, делая все то, что обещали Ее Величеству не делать, а именно — зарабатывая на жизнь, как и прежде, при помощи статуса членов королевской семьи. К сожалению, это удручающе предсказуемо».
Издание Page Six сообщило, что изначально рукопись должна была быть сдана в августе, но теперь сроки сдвинулись на октябрь, хотя черновик уже почти написан. По данным таблоида, Гарри объединил усилия с лауреатом Пулитцеровской премии, американским журналистом и писателем Джозефом «JR» Мерингером, который получит $1 млн в качестве вознаграждения за работу.
Принц Гарри не первый в семье автор книг. В мае было объявлено, что Меган Маркл вместе с тем же издательским домом выпустит рассказ для детей. Свое произведение герцогиня назвала «Скамейка».
close
100%
Оно было опубликовано 8 июня и, как утверждается, было вдохновлено общением принца Гарри с сыном Арчи. «Скамейка» началась со стихотворения, которое я написала для своего мужа на День отца — через месяц после рождения Арчи, — приводит слова герцогини «Би-би-си». — Оно и легло в основу этой истории. Я надеюсь, что мое произведение найдет отклик в каждой семье, так же, как и в моей, независимо от ее состава».
В последние несколько месяцев герцоги Сассекские открыто говорили о трудностях, с которыми они столкнулись в Букингемском дворце. В марте в интервью Опре Уинфри принц Гарри заявил, что, по его мнению, его отец и старший брат находятся в «заложниках» у королевской семьи. А в мае в документальном фильме Apple TV+ о психическом здоровье «Я, которого вы не видите» он рассказал о своих переживаниях после гибели матери, принцессы Дианы, в автокатастрофе.
Когда состоялась премьера документального фильма, источник, близкий к Гарри, рассказал порталу Vanity Fair, что принц чувствует себя обязанным высказаться, несмотря на трудности, которые он испытывает в общении с Виндзорами. «Он чувствует, что должен говорить о личном, чтобы быть настоящим, — сказал источник. — Смерть матери — большая часть его истории. Он чувствует, что должен ей поделиться, чтобы побудить других тоже открыться миру. Гарри не собирался «нападать» на свою семью, он хотел помочь другим».
Всё, что я пишу, прошу считать заказухой — Русский бомбардир — Блоги
Давно собирался вам это сказать, а сейчас захотел с особой силой.
Считайте все мои тексты заказными. Все до одного, товарищи читатели.
Это такое смешное слово «заказной». За ним же не поймешь, что стоит. Чуть ты с кем поговорил, чуть с кем тебя сфотографировали, а еще того круче поймали на слове, тут и разгадка: вот он! Ангажемент! И просто мент!!!
Я хочу поделиться с вами читательским опытом.
В отличие от вас, уважаемые читатели, я почти всегда знаю, когда только открываю газету: ага! Текст инспирирован, и инспирирован он таким-то клубом (Юрь Иванычем, Леонид Рейнгольдычем, Евгень Раздорычем).
И, как вы думаете, что я, как читатель, делаю? ))
Я читаю.
Знаете, почему?
Потому что, если мне говорят о погоде, и это ангажировано, а потом погода сбывается, то мне плевать, откуда она ангажирована.
Я вот, к примеру, никогда не верил в гороскопы. Но был у меня случай. Начиналось издание газеты «Газета» (жаль, не все застали начиналось многообещающе). Конец августа. Вижу я человека, который рассказывает даме, стучащей по клавиатуре, что в ближайшее время будет в мире. «Глобальный астрологический прогноз», уважительно рассказал мне случившийся рядом Миша. Диктовавший человек бубнил: «В Соединенных Штатах Америки возможны на следующей неделе война, беспорядки, труляля». Печатавшая дама оторвалась от дела и сказала человеку: «Валерий Александрович, а вы с глузду-то не съезжаете? В Америке?! Война?!!» Валерий Александрович вскипятился: «Ну, Леночка, что же я могу сделать? Вот так звезды стоят, Меркурий в каком-то там доме… Я математик, Леночка…»
Прогноз давался на две недели. 11 сентября грохнулись башни.
Спустя месяц Валерий Саныч подошел ко мне и сказал: «Васенька (он дико любил футбол, светлейший был дядька), ты будь осторожен. Ничего особенного. Ты знаешь, мы, астрологи, предупреждаем об очевидных вещах».
То есть, Валерь Саныч?
Ну, о том, чтобы вы, типа, зимой картошку не сажали. Но я тебе говорю: ты, Вась, будь осторожен ближайшее время.
Какое?
С год.
Долго!
Васенька! Такое дело. В жизни почти каждого человека раз звезды стоят так, что с ним может случиться все самое плохое. Вот у тебя щас так. Ты учти, что больше так не будет. Дотерпи до апреля-мая. Там уже все нормально.
Да вы гоните, Валерь Саныч!
Через неделю меня ударили ножом на улице. Я до сих пор не знаю, кто.
Я это к чему рассказал? Я вот астрологам не верю. Я и сейчас этим не особенно интересуюсь. Но Валерию Александровичу Ледовских, который меня предупреждал два раза в жизни, и я это слыхал, я бы поверил. Жаль, что Валерия Александровича давно уже с нами нет. Он был светлый дядька. Он помогать хотел…
Но я начал о заказухе.
Читатели трут об этом на каждом шагу, хотя они вообще не понимают, о чем идет речь. В нашем деле это настолько бывает размыто! Сам-то не враз поймешь.
Так вот поэтому я хочу сказать вам, читатели блога моего. Вы считайте, если хотите, что все мои заметки заказные. Или что все НЕ заказные. Суть не в этом. Суть в том, что раз вы их начинаете читать (и даже больше раз я их начинаю писать), значит, вам интересно. И интересно мне. Вы пытаетесь догадаться о мотивах. А вы их расширьте! Что, если я заказанный, не заказанный просто пьян тупо? Что, если я с девушкой поссорился? Что, если я решусь, наконец, попробовать что-нибудь нароктически легкое?
Что бы я ни сделал, поверьте: вы об этом не узнаете. А, стало быть, ваши догадки, изможден ли я сексом или же нанюхался запретного, или же кто-то мне прислал увесистую котлету денег обречены.
Вы нкогда не догадаетесь.
Вы просто читайте и оценивайте логику. Аргументацию… По-своему оценивайте. И помните, что прогноз погоды, даже если он и кем-то оплачен, ценен потому, что он правдивый или нет. А не потому, что у него спонсор зубная паста или же подгузники.
Оценивайте то, что сказано… А не собственные догадки. Если дважды два четыре, то совершенно неважно, финансировал ли кто-то это, и вообще а были ли бабки.
Считайте, что я продан с потрохами всем и каждому.
Но, если вам в жаркий день нанятый человек говорит «Жарко!» и предлагает воды, вы ж не думаете, что он засланный. Почему? Ну, он же дело говорит! Потому вы и не думаете, что оцениваете его по сути поступка. Вот так же и с другими вещами. Оценивайте по делам, а уж кому припишете влияние так это и мне самому интересно.
Считайте все заказухой. Приступайте к чтению со знанием этого. Отличный критический критерий! Если вы имеете его, вас не обманешь. Точно так же как если вы оцениваете прочитанное по делам, а не в воображаемом спектре. И да здравствует Король!!
Я пишу целые романы на своем телефоне — и вы тоже сможете
Когда речь заходит о писательской работе, я отчасти превращаюсь в бунтаря. Я верю, что правила созданы для того, чтобы их нарушать; во-первых, чтобы создать хорошую книгу, нам не нужны бесчисленные черновики, и, в-последних (но не по плодотворности), — нас никто не заставляет сидеть весь день за клавиатурой, чтобы называться писателями.
Да, я пишу целые романы на своем телефоне.
Прежде чем вы отведете взгляд и одним кликом удалите меня из своей жизни. Давайте немного поговорим о творческом подсознании: творческая часть вашего мозга создана так, чтобы выдавать лучшие идеи во время движения.
Что мы делаем, когда упорно зависаем над клавиатурой? Мы не двигаемся.
Мы загоняем себя в наименее творческую атмосферу, чтобы заняться наиболее творческой деятельностью. Неудивительно, что так много писателей оказываются в тупике, поверив в это ложное понятие «писательский блок» (писать — это профессия, такая же, как строительство домов, тем не менее, ни один плотник не жаловался, что у него «строительный блок»), и годами переделывают свои книги, но не могут претворить их в жизнь.
Писать с помощью телефона — значит переключить сознание.
И у вас больше практики в этом деле, чем вы думаете. Мы все время в телефоне — печатаем, помогая мозгу превратиться в желе. Почему бы не обратить все это себе на пользу?
Сперва работать на телефоне кажется странным. Это медленнее, чем печатать на клавиатуре (хотя все придет с практикой), но как только вы обратитесь в эту веру — она изменит вашу жизнь.
Однако, если вы убеждены, что на писательский процесс надо выделять много времени и проводить его за письменным столом — возможно, мобильный метод не для вас. Он подходит писателям с ежедневной работой, писателям с детьми, писателям с безумным графиком, и писателями с небольшой концентрацией внимания.
Наши телефоны всегда с нами.
Попробуйте везде носить с собой в кармане ноутбук. Если мы хотим писать за компьютером, нам придется выкраивать время. Да, это может быть прекрасное, неприкосновенное, священное и полное радости время. Но это все еще время, из которого мы должны исключить все прочие дела. Наши телефоны всегда с нами — это крошечные ноутбуки в кармане.
Если мы работаем писателями на полной ставке, посвятить себя только этой работе легко. Если у нас есть другая постоянная работа, то выкраивание времени превращается в логический парадокс, своего рода поправку-22. Тяжело найти время, когда его и так немного, и тяжело продавать книги, чтобы иметь возможность работать только писателем, когда у вас нет времени на то, чтобы писать.
Мобильное письмо: заходит в чат.
Отыщите украденные мгновения
Работа с мобильным письмом начинается с украденных мгновений. Это моменты во времени, которые принадлежали вам, но кто-то — или что-то — отнял их у вас. Мы выкрадем их обратно.
Согласно Google, целых пять лет нашей жизни мы проводим в ожидании. Шесть месяцев из этого времени мы стоим на светофорах.
Украденные мгновения могут состоять из нескольких секунд (хватит для правки), а могут занимать больше часа. Мгновения также могут отличаться по качеству и уровню отвлечения. Для мобильного письма нужно натренировать ваш мозг фокусироваться на работе. Вокруг может твориться хаос, но все ваше внимание должно быть отдано телефону.
Некоторые источники украденных мгновений:
— Залы ожидания
— Очереди в магазинах
— Дорожные пробки
— Светофоры
— Бесполезные встречи
— Детские концерты (не во время выступления ваших детей, конечно)
— Пока все вокруг смотрят телевизор
— Пока вы ждете еду в ресторане
— Очередь на аттракционы в Disney World
— В уборной (вы и так там в телефоне)
Думаю, вы уловили идею.
За день мы можем воспользоваться сотнями свободных моментов. Мы оцениваем доступное время и выбираем соответствующую писательскую активность.
Это легче, чем кажется. Если я долго жду светофор или стою в очереди в магазине, то захожу в телефон и быстро пишу одно-два предложения. Если я знаю, что нужно провести полчаса в приемной у врача, то могу зарыться поглубже — написать часть главы или отредактировать несколько уже написанных страниц.
Настройте себя на успех
Мобильное письмо требует кое-какой подготовки. Конечно, вы можете просто начать работу, но если хотите написать роман или книгу, которую прочитают, стоит настроить вашу рабочую систему прежде, чем отправляться в поход за украденными мгновениями.
Я использую ПО Scrivenir.
Scrivenir (и это не является коммерческой рекламой) позволяет синхронизировать ваш писательский процесс на множестве устройств. При покупке этого ПО на ваш телефон и ноутбук (да, придется купить его дважды) вы создаете резервную копию в вашем аккаунте Dropbox и вуаля — можете начать с того места, где остановились, неважно, на ноутбуке или на планшете.
Если не хотите платить — воспользуйтесь Google Docs. Резервная копия в аккаунте Google даже лучше, чем вариант со Scrivenir (в последнем случае вы должны синхронизировать документы на телефоне вручную). Документы синхронизируются автоматически, пока вы печатаете.
Неважно, какое программное обеспечение использовать; я предпочитаю установить рамки для работы, прежде чем начинать мобильный проект. Обе программы обеспечат вам подсчет слов, при этом Scrivenir считает количество слов как во всем проекте, так и за день, что очень полезно для отслеживания прогресса.
Мобильное письмо лучше работает для тех, кто действует спонтанно.
Полагаю, я склонен к спонтанности, а также к последовательности, гибридному письму, и кто знает, к чему еще (голосую за спонтанное и продуманное письмо разом). (Автор делает отсылку к понятиям pantsers — те, кто почти никак не планирует свою историю заранее, и plotters — те, кто составляет план книги перед ее написанием — прим. пер.) Все сцены моей книги складываются в некую непрочную конструкцию, но я понятия не имею, что еще с ними может произойти, пока я пишу. Я знаю, чем роман начнется и как закончится до того, как начну писать.
Если вы в письме любите отталкиваться от четких прописанных схем, мобильное письмо может оказаться для вас вызовом.
Чтобы использовать время эффективно, я советую писать сразу внутри ваших схем или общего плана, чтобы не перескакивать между документами.
Scrivenir использует систему папок, где я создаю каркас и копирую его заново для каждой новой книги (мой каркас подходит для жанра триллера и объединяет трехактную структуру с соответствующе расположенными этапами на Пути героя).
Таким образом, я задаю параметры общего плана только один раз. Начиная новый проект, я копирую шаблон и подправляю его для каждого нового романа. Я могу изменять иконки для каждого раздела книги, так, чтобы хорошо представлять статус каждой главы (в работе, закончена, финальный вариант).
Будьте готовы к работе
Украденные мгновения будут заставать вас врасплох в течение дня. Если вы вспомните о них — хватайте телефон и напишите немного. Поначалу это может раздражать. Вы то и дело смещаете фокус — на историю и от нее.
Но идеи быстро появятся.
Вспомните начало статьи. Когда мы встречаемся с украденными мгновениями, обычно мы находимся в движении или только что прекратили его. Наше подсознание настроено на то, чтобы снабдить нас творческими идеями.
Сперва печатать большими пальцами будет неловко.
Однако в конце концов отдача будет больше, чем от работы за ноутбуком. Когда я работал на ноутбуке, в какие-то дни казалось, что найти время для того, чтобы написать 500 слов, невозможно. Теперь я набиваю 1500-2000 слов только в украденные мгновения — с такой скоростью можно написать восемь романов в год!
Все, чего я прошу — попробуйте.
Для кого-то это не сработает. Не все могут концентрироваться посреди шума или серьёзно работать под давлением. Возможно, мне повезло. Но если вы тоже из везучих, советую попробовать заниматься мобильным письмом хотя бы три месяца, прежде чем бросить. Кривая успеха в первые несколько дней будет приводить в расстройство и казаться слишком крутой, но вскоре вы привыкнете к этому процессу.
Мобильное письмо никогда не станет таким же эффективным (по количеству слов за раз), как письмо за клавиатурой компьютера.
Однако, с мобильным письмом вы добьетесь почти того же количества слов (или больше) в день, не сидя за столом. Бывает, что я беру для работы телефон, даже если под рукой есть ноутбук. Я не всегда пользуюсь телефоном во время писательской работы, но в этом и состоит прелесть письма, основанного на облачной системе хранения.
Я выбираю любое из трех устройств, и роман синхронизируется на каждом из них.
Мобильное письмо — один из инструментов в писательском арсенале. Если вы заняты так же, как я, оно может стать настоящим спасением. Если раньше вы могли бы написать книгу за пару лет, теперь получится сделать это за месяц.
Быстрее хватайте ваш телефон. Нам нужно больше ваших работ. Немного практики — и история придет, проявятся ваши лучшие идеи.
Мы ждем вас.
Огаст Берч (August Birch)
Огаст Берч (также известный как Книжный Механик) пишет как художественную, так и научную литературу и проживает в штате Мичиган, США. Самопровозглашенный хранитель писателей и творцов, Август учит инди-авторов как писать книги, которые продаются, и как продать побольше этих книг, как только их напишешь. Если он не пишет или не думает о письме, Август вытаскивает карманный нож и бреет голову безопасной бритвой.
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ
как узнать расписание ГИА? / Официальный сайт Мэра Москвы
Государственная итоговая аттестация (ГИА) проводится в форме основного государственного экзамена (ОГЭ), единого государственного экзамена (ЕГЭ) и государственного выпускного экзамена (ГВЭ).
В 2021 году ГИА в форме ОГЭ (основной государственный экзамен) проводится для девятиклассников по двум обязательным предметам (русский язык и математика). Результаты ОГЭ оцениваются по пятибалльной шкале. Успешное прохождение ОГЭ дает право на получение аттестата об основном общем образовании и продолжение обучения в школе или организации среднего профессионального образования.
Участникам с ограниченными возможностями здоровья предоставляется право сдавать ОГЭ только по одному из обязательных учебных предметов.
В 2021 году для получения аттестата о среднем общем образовании выпускникам, которые не планируют поступать в вузы, вместо ГИА в форме ЕГЭ нужно будет сдать ГВЭ по двум учебным предметам – русскому языку и математике.
Выпускники, которые собираются поступать в вузы, будут сдавать для этого ЕГЭ по русскому языку и предметам по выбору. Чтобы получить аттестат, достаточно получить удовлетворительный результат ЕГЭ по русскому языку.
Сдавать ЕГЭ могут выпускники прошлых лет, обучающиеся по программам среднего профессионального образования (СПО), обучающиеся иностранных образовательных организаций, обучающиеся, не прошедшие ГИА, обучающиеся 10 классов по отдельным предметам, изучение которых завершено.
Результаты ЕГЭ оцениваются по 100-балльной шкале и учитываются высшими учебными заведениями в качестве результатов вступительных испытаний.
ГИА в форме ГВЭ (государственный выпускной экзамен) могут выбрать вместо ЕГЭ или ОГЭ участники с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ). По желанию участников ГВЭ по всем предметам может проводиться в письменной или устной форме. Для получения аттестата за 9 класс участнику с ОВЗ достаточно получить положительный результат по одному из обязательных экзаменов. Для получения аттестата за 11 класс участнику с ОВЗ достаточно получить положительный результат экзамена по русскому языку. Результаты ГВЭ оцениваются по пятибалльной шкале.
Победители или призеры заключительного этапа всероссийской олимпиады школьников текущего учебного года, а также члены сборных команд РФ, участвовавшие в международных олимпиадах, освобождаются от прохождения ГИА по учебному предмету, соответствующему профилю олимпиады.
Календарь мероприятий Я ПИШУ Диктант ПОБЕДЫ
Уважаемые обучающиеся и сотрудники ГАПОУ СО «ЕПТТ имени В.М. Курочкина»! Приглашаем принять участие в международном историческом диктанте на тему событий Великой Отечественной войны
В канун Дня Великой Победы в 2021 году в РФ будет проводиться, ставший уже традиционным, исторический Диктант Победы. Диктант Победы пройдет 29 апреля 2021 г. Мероприятие имеет всероссийский статус, но фактически он стал международным.
Основной целью мероприятия является сохранение исторической памяти, повышение уровня исторической грамотности общества, поощрение изучения истории Великой Отечественной войны.
Диктант Победы 2021 будет проходить в виде тестирования. Всего в задании 25 вопросов по тематике Великой Отечественной войны. Двадцать заданий федерального уровня и пять регионального. На ответы дается 45 минут.
Участвовать в Диктанте Победы 2021 смогут все желающие. Участие абсолютно бесплатное и на добровольной основе. Для участия в тесте нужно пройти регистрацию на официальном сайте https://диктантпобеды.рф/:
1. Ввести номер своего мобильного телефона (для граждан РФ) или адрес электронной почты (для граждан других государств).
2. Ввести полученный на телефон или электронную почту пароль и заполнить небольшую анкету.
3. Всем зарегистрировавшимся участникам присваивается уникальный номер.
В день проведения диктанта зайти на сайт диктанта и, следуя инструкциям, подать заявку на тестирование (перейти по ссылке «Принять участие в Диктанте Победы онлайн»). Помимо сайта Диктанта Победы будет работать мобильное приложение со всем функционалом сайта на платформах IOS и Android.
Как подготовиться к диктанту?
Материал, который поможет лучше быть готовым к Диктанту Победы, организаторы акции рекомендуют искать на сайте Российского исторического общества https://historyrussia.org/. Также полезными будут другие исторические материалы, в том числе о событиях войны в регионе проживания. На сайте диктанта размещены тестовые задания с вопросами и ответами прошлых лет, а также различные тесты на военную тематику, призванные помочь будущим участникам подготовиться к Диктанту Победы.
Какие подарки получат участники и победители?
Все участники Диктанта Победы 2021 получат именные дипломы. Диплом выдается в электронном виде. Его можно скачать и распечатать, а также поделиться с друзьями в соцсетях. Также всем участникам начисляются баллы-награды. Победители определяются на федеральном и региональных уровнях. Победители получат ценные призы и подарки.
Максимальный результат, который можно получить за все правильные ответы — 25 баллов. Участники с таким количеством баллов могут отправить из своего личного кабинета заявку на получение диплома финалиста. Получив приглашение, нужно прийти в региональный организационный комитет Диктанта Победы и лично получить диплом. По решению Минобрнауки РФ, такие дипломы дают абитуриентам при поступлении в ВУЗ дополнительные баллы.
Где и когда можно узнать результаты диктанта Победы?
Результаты и итоги Диктанта Победы будут известны примерно через месяц после проведения диктанта. Сейчас доступны результаты за 2020 год в Личном кабинете после авторизации. Для того, чтобы узнать свой результат, необходимо зайти в Личный кабинет на сайте акции https://диктантпобеды.рф/, и ввести уникальный номер, полученный при регистрации.
Желаем успехов!
Джордж Оруэлл: почему я пишу
С самого раннего возраста, возможно, с пяти или шести лет, я знал, что когда вырасту, я должен стать писателем. В возрасте от семнадцати до двадцати четырех лет я пытался отказаться от этой идеи, но делал это с осознанием того, что оскорбляю свою истинную природу и что рано или поздно мне придется остепениться и писать книги.
Я был средним ребенком из трех лет, но с обеих сторон был промежуток в пять лет, и я едва видел своего отца, пока мне не исполнилось восемь.По этой и другим причинам я был несколько одинок, и вскоре у меня развились неприятные манеры, которые сделали меня непопулярным на протяжении всей учебы. У меня была привычка одинокого ребенка сочинять сказки и разговаривать с воображаемыми людьми, и я думаю, с самого начала мои литературные амбиции смешивались с чувством изолированности и недооценки. Я знал, что у меня есть способность к словам и способность сталкиваться с неприятными фактами, и я чувствовал, что это создает своего рода личный мир, в котором я могу получить свою компенсацию за свои неудачи в повседневной жизни.Тем не менее объем серьезных — то есть серьезно задуманных — писаний, которые я писал на протяжении всего моего детства и отрочества, не составил бы полдюжины страниц. Свое первое стихотворение я написал в возрасте четырех или пяти лет, мама записала его под диктовку. Я ничего не могу вспомнить об этом, кроме того, что это было о тигре, и у тигра были «зубы, похожие на стул» — достаточно хорошая фраза, но мне кажется, что стихотворение было плагиатом «Тигра, тигра» Блейка. В одиннадцать, когда разразилась война, или 1914-1918 гг., Я написал патриотическое стихотворение, которое было напечатано в местной газете, как и другое, два года спустя, о смерти Китченера.Время от времени, когда я был немного старше, я писал плохие и обычно незаконченные «стихи о природе» в грузинском стиле. Я также попытался написать рассказ, но безуспешно. Это был итог той потенциальной серьезной работы, которую я фактически изложил на бумаге за все эти годы.
Однако все это время я в некотором смысле занимался литературной деятельностью. Для начала были вещи на заказ, которые я производил быстро, легко и без особого удовольствия для себя. Помимо школьных заданий, я написал vers d’occasion , полукомических стихов, которые я мог сочинять с поразительной скоростью: в четырнадцать лет я написал целую пьесу-рифм, подражая Аристофану, примерно за неделю. — помогал редактировать школьные журналы, как печатные, так и рукописные.Эти журналы были самым жалким пародийным изделием, которое вы только можете себе представить, и с ними у меня было гораздо меньше проблем, чем с самой дешевой журналистикой. Но бок о бок со всем этим в течение пятнадцати или более лет я выполнял литературное упражнение совершенно иного рода: это было составление непрерывной « истории » о себе, своего рода дневник, существующий только в уме. . Я считаю, что это обычная привычка детей и подростков. В детстве я представлял себя, скажем, Робин Гудом, и представлял себя героем захватывающих приключений, но довольно скоро моя « история » перестала быть грубой нарциссической и все больше и больше становилась простой. описание того, что я делал и что видел.В течение нескольких минут у меня в голове возникала такая мысль: «Он толкнул дверь и вошел в комнату. Желтый луч солнечного света, пробивающийся сквозь муслиновые занавески, падал на стол, где рядом с чернильницей лежал полуоткрытый спичечный коробок. Засунув правую руку в карман, он подошел к окну. Внизу на улице черепаховый кот гнался за мертвым листом »и т. Д. И т. Д. Эта привычка сохранялась, пока мне не исполнилось двадцать пять, все мои нелитературные годы. Хотя мне приходилось искать, и я действительно искал нужные слова, я, казалось, делал это описательное усилие почти против моей воли, под своего рода принуждением извне.Я полагаю, что «рассказ» должен отражать стили разных писателей, которыми я восхищался в разное время, но, насколько я помню, он всегда обладал одинаковым детальным описательным качеством.
Когда мне было около шестнадцати лет, я внезапно обнаружил радость простых слов, то есть звуков и ассоциаций слов. Линии из Paradise Lost —
Так хи с трудом и с трудом
Доехал: с трудом и с трудом хи.
, которые теперь не кажутся мне такими уж чудесными, вызвало мурашки по моему позвоночнику; а написание «хи» вместо «он» доставляло дополнительное удовольствие.Что касается необходимости описывать вещи, я уже все об этом знал. Итак, ясно, какие книги я хотел написать, поскольку я, можно сказать, хотел писать книги в то время. Я хотел писать огромные натуралистические романы с несчастливыми концовками, полные подробных описаний и захватывающих сравнений, а также полные пурпурных отрывков, в которых слова использовались частично ради их собственного звучания. И на самом деле мой первый законченный роман « Бирманские дни », который я написал, когда мне было тридцать, но спроектировал гораздо раньше, — это скорее книга такого рода.
Я даю всю эту справочную информацию, потому что не думаю, что можно оценить мотивы писателя, не зная чего-то о его раннем развитии. Его предмет будет определяться возрастом, в котором он живет — по крайней мере, это верно в бурные революционные эпохи, такие как наш, — но прежде, чем он когда-либо начнет писать, он приобретет эмоциональное отношение, от которого он никогда полностью не избавится. Его работа, без сомнения, состоит в том, чтобы дисциплинировать свой темперамент и не застревать на какой-то незрелой стадии, в каком-то извращенном настроении; но если он вообще избавится от своих ранних влияний, он убьет свое желание писать.Не говоря уже о необходимости зарабатывать на жизнь, я думаю, что есть четыре основных мотива для написания, по крайней мере, для написания прозы. Они существуют в разной степени у каждого писателя, и у любого писателя пропорции будут время от времени меняться в зависимости от атмосферы, в которой он живет. Их:
(i) Чистый эгоизм. Желание казаться умным, чтобы о нем говорили, чтобы о нем вспомнили после смерти, отомстить взрослым, пренебрегавшим вами в детстве, и т.д. сильный.Писатели разделяют эту черту с учеными, художниками, политиками, юристами, солдатами, успешными бизнесменами — словом, со всей высшей элитой человечества. Огромная масса людей не проявляет острого эгоизма. После примерно тридцати лет они почти полностью отказываются от чувства индивидуальности и живут в основном для других или просто задыхаются от тяжелой работы. Но есть также меньшинство одаренных, своенравных людей, которые полны решимости прожить свою жизнь до конца, и писатели принадлежат к этому классу.Я должен сказать, что серьезные писатели в целом более тщеславны и эгоцентричны, чем журналисты, хотя и менее заинтересованы в деньгах.
(ii) Эстетический энтузиазм. Восприятие красоты во внешнем мире или, наоборот, в словах и их правильном расположении. Удовольствие от воздействия одного звука на другой, от твердости хорошей прозы или ритма хорошего рассказа. Желание поделиться опытом, который, по вашему мнению, является ценным и который нельзя упускать. Эстетический мотив очень слаб у многих писателей, но даже у памфлетиста или автора учебников найдутся любимые слова и фразы, которые нравятся ему по неутилитарным причинам; или он может серьезно относиться к типографике, ширине полей и т. д.Ни одна книга выше уровня путеводителя не свободна от эстетических соображений.
(iii) Исторический импульс. Желание видеть вещи такими, какие они есть, узнавать истинные факты и хранить их для использования потомками.
(iv) Политическая цель. — Использование слова «политический» в самом широком смысле. Желание подтолкнуть мир в определенном направлении, изменить представления других людей о том обществе, к которому они должны стремиться. И снова ни одна книга не свободна от политической предвзятости.Мнение о том, что искусство не должно иметь ничего общего с политикой, само по себе является политической позицией.
Можно увидеть, как эти различные импульсы должны сражаться друг против друга и как они должны колебаться от человека к человеку и время от времени. По своей природе — принимая свою «природу» за состояние, которого вы достигли, когда вы стали первым взрослым, я — человек, в котором первые три мотива перевешивают четвертый. В мирное время я мог бы писать богато украшенные или просто описательные книги и, возможно, не подозревал бы о своей политической лояльности.А так я был вынужден стать своего рода памфлетистом. Сначала я провел пять лет в неподходящей профессии (индийская имперская полиция в Бирме), а затем я испытал бедность и чувство неудачи. Это усилило мою естественную ненависть к власти и впервые заставило меня полностью осознать существование рабочего класса, а работа в Бирме дала мне некоторое понимание природы империализма: но этого опыта было недостаточно, чтобы дать мне понять четкая политическая ориентация.Затем последовал Гитлер, Гражданская война в Испании и т. Д. К концу 1935 года я все еще не мог прийти к твердому решению. Я помню небольшое стихотворение, которое я написал в тот день, выражающее мою дилемму:
Я мог бы быть счастливым священником
Двести лет назад
Проповедовать о вечной гибели
И смотреть, как растут мои грецкие орехи;Но родился, увы, в злое время,
Я скучал по той приятной гавани,
Ибо волосы на моей верхней губе выросли
И все духовенство чисто выбрито.А потом еще были времена.
Все невежественные мы осмелились владеть
Радости, которую мы теперь скрываем;
Зеленец на яблочной ветке
Мог заставить моих врагов дрожать.А животики девушки и абрикосы,
Плотва в тенистом ручье,
Лошади, утки в полете на рассвете,
Все это мечта.Запрещается снова мечтать;
Мы калечим наши радости или скрываем их:
Лошади сделаны из хромистой стали
И маленькие толстяки будут ездить на них.Я червь, который никогда не обращался,
Евнух без гарема;
Между священником и комиссаром
Я хожу, как Евгений Арам;И комиссар гадал мне судьбу
Пока играет радио,
Но священник пообещал Остин Семь,
Ибо Дагги всегда платит.Мне снилось, что я живу в мраморных залах,
И проснулся, чтобы понять, что это правда;
Я не родился для такого возраста;
Был Смит? Был Джонс? Были ли вы?
Испанская война и другие события 1936-1937 годов перевернули масштабы, и после этого я знал, где я нахожусь.Каждая строчка серьезного труда, которую я написал с 1936 года, прямо или косвенно написано против тоталитаризма и за демократического социализма, насколько я понимаю. Мне кажется бессмысленным в такой период, как наш, думать, что можно избежать написания на такие темы. Все пишут о них в том или ином виде. Это просто вопрос о том, на чьей стороне человек и какой подход следует придерживаться. И чем больше человек осознает свою политическую предвзятость, тем больше у него шансов действовать политически, не жертвуя своей эстетической и интеллектуальной целостностью.
За последние десять лет я больше всего хотел превратить политическое письмо в искусство. Моя отправная точка — это всегда чувство пристрастия, чувство несправедливости. Когда я сажусь писать книгу, я не говорю себе: «Я собираюсь создать произведение искусства». Я пишу это потому, что есть какая-то ложь, которую я хочу разоблачить, какой-то факт, на который я хочу обратить внимание, и моя первоначальная задача — добиться того, чтобы меня выслушали. Но я не смог бы написать книгу или даже длинную журнальную статью, если бы это не было еще и эстетическим опытом.Любой, кто захочет изучить мою работу, увидит, что даже когда это чистая пропаганда, она содержит многое, что политик, работающий полный рабочий день, счел бы неуместным. Я не могу и не хочу полностью отказаться от того мировоззрения, которое приобрел в детстве. Пока я жив и здоров, я буду и дальше сильно относиться к стилю прозы, любить поверхность земли и получать удовольствие от твердых предметов и обрывков бесполезной информации. Бесполезно пытаться подавить эту сторону себя.Задача состоит в том, чтобы примирить мои укоренившиеся симпатии и антипатии с в основном публичной, неиндивидуальной деятельностью, которую этот возраст навязывает всем нам.
Это непросто. Он поднимает проблемы построения и языка и по-новому поднимает проблему правдивости. Позвольте мне привести только один пример возникающих трудностей более грубого типа. Моя книга о гражданской войне в Испании Homage to Catalonia , конечно, откровенно политическая, но в основном она написана с определенной отстраненностью и вниманием к форме.Я очень старался в нем рассказать всю правду, не нарушая своих литературных инстинктов. Но, среди прочего, он содержит длинную главу, полную газетных цитат и тому подобного, защищающих троцкистов, обвиненных в заговоре с Франко. Ясно, что такая глава, которая через год-два потеряет интерес для обычного читателя, должна испортить книгу. Критик, которого я уважаю, прочитал мне лекцию об этом. «Зачем вы положили все это?» — сказал он. «Вы превратили то, что могло бы быть хорошей книгой, в журналистику.«То, что он сказал, было правдой, но я не мог поступить иначе. Я случайно узнал то, что очень немногим людям в Англии было позволено узнать, что невиновные люди ложно обвиняются. Если бы я не злился на это, я бы никогда не написал эту книгу.
В той или иной форме эта проблема возникает снова. Проблема языка более тонкая, и ее обсуждение займет слишком много времени. Скажу только, что в последние годы я старался писать менее живописно и более точно. В любом случае я считаю, что к тому времени, когда вы совершенствуете любой стиль письма, вы всегда его перерастаете. Animal Farm была первой книгой, в которой я пытался, полностью осознавая, что делаю, объединить политическую цель и художественную цель в одно целое. Я не писал романов семь лет, но надеюсь вскоре написать еще один. Это обречено на провал, каждая книга — провал, но я с некоторой ясностью знаю, какую книгу я хочу написать.
Оглядываясь назад на последние две страницы, я вижу, что я сделал вид, будто мои писательские мотивы были полностью общественными.Я не хочу оставлять это в качестве последнего впечатления. Все писатели тщеславны, эгоистичны и ленивы, и в самой основе их мотивов кроется загадка. Написание книги — это ужасная, изнурительная борьба, как долгая схватка какой-то болезненной болезни. Никто бы никогда не предпринял этого, если бы не был ведом каким-то демоном, которому нельзя ни сопротивляться, ни понять. Всем известно, что демон — это тот же самый инстинкт, который заставляет ребенка взывать к себе внимания. И все же верно и то, что никто не может написать ничего удобочитаемого, если не будет постоянно пытаться стереть свою личность.Хорошая проза похожа на оконное стекло. Я не могу с уверенностью сказать, какие из моих мотивов самые сильные, но я знаю, какие из них заслуживают того, чтобы их следовали. И, оглядываясь назад на свою работу, я вижу, что именно там, где мне не хватало политической цели, я писал безжизненные книги и меня выдавали лиловыми отрывками, бессмысленными предложениями, декоративными прилагательными и обманом в целом.
Политика и английский язык
Большинство людей, которые вообще занимаются этим вопросом, признают, что английский язык плохой, но обычно предполагается, что мы не можем сознательными действиями что-либо с этим поделать.Наша цивилизация находится в упадке, и наш язык — как гласит этот аргумент — неизбежно должен участвовать в общем коллапсе. Отсюда следует, что любая борьба со злоупотреблениями языком — это сентиментальный архаизм, как, например, предпочтение свечей электрическому свету или кабины самолетам. За этим скрывается полусознательная вера в то, что язык — это естественный рост, а не инструмент, который мы формируем для наших собственных целей.
Теперь ясно, что упадок языка должен в конечном итоге иметь политические и экономические причины: это происходит не просто из-за плохого влияния того или иного отдельного писателя.Но следствие может стать причиной, усиливая изначальную причину и производя тот же эффект в усиленной форме, и так до бесконечности. Человек может напиться, потому что чувствует себя неудачником, а затем потерпеть неудачу еще больше, потому что выпьет. Скорее то же самое происходит с английским языком. Это становится уродливым и неточным, потому что наши мысли глупы, но неряшливость нашего языка облегчает нам возникновение глупых мыслей. Дело в том, что процесс обратимый.Современный английский, особенно письменный, полон вредных привычек, которые распространяются путем имитации, и которых можно избежать, если кто-то готов взять на себя необходимые усилия. Если избавиться от этих привычек, можно будет мыслить более ясно, и ясное мышление станет необходимым первым шагом на пути к политическому возрождению: так, чтобы борьба с плохим английским языком не была легкомысленной и не являлась исключительной заботой профессиональных писателей. Я вернусь к этому сейчас и надеюсь, что к тому времени значение того, что я здесь сказал, станет яснее.Между тем, вот пять образцов английского языка в том виде, в котором он сейчас привычно пишется.
Эти пять отрывков были выбраны не потому, что они особенно плохи — я мог бы процитировать гораздо хуже, если бы выбрал, — а потому, что они иллюстрируют различные умственные пороки, от которых мы сейчас страдаем. Они немного ниже среднего, но являются довольно репрезентативными примерами. Я пронумеровываю их, чтобы в случае необходимости вернуться к ним:
1. На самом деле я не уверен, будет ли неверно утверждать, что Милтон, который когда-то казался не похожим на Шелли семнадцатого века, не стал из-за опыта, который с каждым годом становился все более горьким, все более чуждым [sic ] основателю секты иезуитов, терпеть которую его не могло ничто.
Профессор Гарольд Ласки (Очерк Свобода выражения мнения )
2. Прежде всего, мы не можем играть в уток и селезней с родным набором идиом, который предписывает вопиющие сочетания слов, поскольку Basic с для допускает , или с убытком для , сбивает с толку .
Профессор Ланселот Хогбен ( Interglossia )
3. С одной стороны, у нас есть свободная личность: она по определению не невротична, потому что у нее нет ни конфликта, ни мечты.Его желания, такие как они есть, прозрачны, поскольку они — это как раз то, что институциональное одобрение держит на переднем крае сознания; другой институциональный образец изменил бы их количество и интенсивность; в них нет ничего естественного, несводимого или опасного в культурном отношении. Но , с другой стороны, , социальная связь сама по себе есть не что иное, как взаимное отражение этих самозащищенных целостностей. Вспомните определение любви. Разве это не картина маленького академика? Где в этом зеркальном зале есть место для личности или братства?
Очерк психологии Политика (Нью-Йорк)
4.Все «лучшие люди» из джентльменских клубов и все неистовые фашистские капитаны, объединенные общей ненавистью к социализму и животным ужасом перед нарастающей волной массового революционного движения, обратились к провокациям, к подлому поджогу, к средневековью. легенды об отравленных колодцах, чтобы узаконить собственное уничтожение пролетарских организаций и поднять возбужденную мелкую буржуазию до шовинистического рвения ради борьбы с революционным выходом из кризиса.
Коммунистическая брошюра
5.Чтобы вдохнуть новый дух в эту старую страну, необходимо провести одну тернистую и спорную реформу, а именно гуманизацию и гальванизацию Би-Би-Си. Робость здесь будет свидетельствовать о язве и атрофии души. Сердце Британии может быть здоровым и сильным, например, но рев британского льва в настоящее время подобен рыку Нижнего в шекспировской « Сон в летнюю ночь » — такой же нежный, как любой сосущий голубь. Новая мужественная Британия не может продолжаться бесконечно, чтобы ее унижали в глазах или, скорее, в ушах мира изнеженные томления Лэнгхэм-плейс, нагло маскирующиеся под «стандартный английский».Когда «Голос Британии» слышен в девять часов, лучше далеко и бесконечно менее смешно слышать честно опущенные голоса, чем нынешний игривый, надутый, заторможенный, школьный крик безупречных, застенчивых мяукающих девиц!
Письмо в Трибьюн
Каждый из этих отрывков имеет свои недостатки, но, помимо уродства, которого можно избежать, им всем присущи два общих качества. Во-первых, устаревшие образы; другой — неточность.Писатель либо имеет значение и не может его выразить, либо он непреднамеренно говорит что-то еще, либо ему почти безразлично, значат ли его слова что-нибудь или нет. Эта смесь расплывчатости и явной некомпетентности является наиболее заметной характеристикой современной английской прозы, особенно любой политической литературы. Как только поднимаются определенные темы, конкретное растворяется в абстрактном, и кажется, что никто не в состоянии придумать не банальные обороты речи: проза состоит все меньше и меньше из слов, выбранных ради их значения, и больше и еще из фраз , скрепленных вместе, как секции сборного птичника.Ниже я перечисляю с примечаниями и примерами различные приемы, с помощью которых обычно уклоняются от работы по построению прозы.
Умирающие метафоры. Недавно изобретенная метафора помогает мысли, вызывая визуальный образ, в то время как, с другой стороны, метафора, которая технически «мертва» (например, железное разрешение), в действительности превратилась в обычное слово и обычно может использоваться без потери яркости. Но между этими двумя классами есть огромная свалка изношенных метафор, которые утратили всякую выразительную силу и используются просто потому, что избавляют людей от необходимости придумывать себе фразы.Примеры: Включите изменения, возьмите дубину, держитесь за леску, езжайте грубо, встаньте плечом к плечу, сыграйте на руку, нет топора для измельчения, крошка на мельницу, рыбалка в мутной воде, в порядке дня, ахиллесова пята, лебединая песня, рассадник . Многие из них используются без знания их значения (что такое «трещина», например?), А несовместимые метафоры часто смешиваются, что является верным признаком того, что писателя не интересует то, что он говорит. Некоторые современные метафоры были искажены из их первоначального значения, и те, кто их использует, даже не подозревают об этом.Например, буксирует линию иногда записывается как буксировка линии . Другой пример — молоток и наковальня , который теперь всегда используется, подразумевая, что наковальне достается хуже всего. В реальной жизни молот всегда ломает наковальня, а не наоборот: писатель, который задумался над тем, что он говорил, избежит искажения исходной фразы.
ОПЕРАТОРЫ ИЛИ ГЛАВНЫЕ ЛОЖНЫЕ КОНЕЧНОСТИ. Это избавляет от необходимости выбирать подходящие глаголы и существительные и в то же время дополняет каждое предложение дополнительными слогами, которые придают ему вид симметрии.Характерные фразы: выводить из строя, выступать против, вступать в контакт, подвергаться воздействию, вызывать, давать основания, оказывать влияние, играть ведущую роль (роль) в, давать о себе знать, действовать, проявлять тенденцию для, служить цели, и т. д. и т. д. Лейтмотивом является исключение простых глаголов. Вместо одного слова, такого как сломать, остановить, испортить, исправить, убить, глагол превращается в фразу , состоящую из существительного или прилагательного, прикрепленного к некоторому универсальному глаголу, например , доказывать, служить , форма, игра, рендер .Кроме того, везде, где возможно, предпочтение отдается пассивному голосу, а вместо герундий используются конструкции существительных ( при проверке вместо при проверке ). Диапазон глаголов дополнительно сокращается с помощью образований -ize и —, а банальным высказываниям придается видимость глубины посредством образования not un-. Простые союзы и предлоги заменяются такими фразами, как , с учетом того факта, что, с учетом, в интересах, по гипотезе, что ; и концы предложений спасаются разочарованием с помощью таких громких банальностей, как , что очень желательно, не может быть оставлено без внимания, развитие, которого следует ожидать в ближайшем будущем, заслуживающее серьезного рассмотрения, доведенное до удовлетворительного заключения, и так далее и так далее.
УДИВИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ. Такие слова, как феномен, элемент, индивидуальный (как существительное), цель, категориальный, эффективный, виртуальный, базовый, первичный, продвигать, составлять, демонстрировать, эксплуатировать, использовать, устранять, ликвидировать, , используются, чтобы оформить простое утверждение и дать атмосфера научной беспристрастности к предвзятым суждениям. Такие прилагательные, как эпохальный, эпический, исторический, незабываемый, торжествующий, вековой, неизбежный, неумолимый, истинный, , используются для обозначения гнусного процесса международной политики, в то время как письмо, направленное на прославление войны, обычно приобретает архаический оттенок. Его характерными словами являются: царство, трон, колесница, кольчуга, трезубец, меч, щит, баклер, знамя, сапог, боевой дух. Иностранные слова и выражения, такие как cul de sac, ancien mode, deus ex machina, mutatis mutandis, status quo, gleichschaltung, weltanschauung, , используются для придания атмосферы культуры и элегантности. За исключением полезных сокращений i. э., д. грамм. и т. д., нет никакой реальной необходимости в каких-либо сотнях иностранных фраз, используемых в настоящее время в английском языке. Плохих писателей, особенно ученых, политиков и социологов, почти всегда преследует мысль о том, что латинские или греческие слова превосходнее саксонских, а ненужные слова, такие как , ускоряют, улучшают, предсказывают, посторонние, лишенные разложения, тайные, подводные и т. Д. и сотни других постоянно опираются на свои англосаксонские числа (1) .Жаргон, свойственный марксистскому письму ( гиена, палач, каннибал, мелкий буржуа, эти дворяне, лакей, лакей, бешеный пес, белая гвардия, и т. Д.), Состоит в основном из слов, переведенных с русского, немецкого или французского языков; но нормальный способ придумать новое слово — использовать латинский или греческий корень с соответствующим аффиксом и, при необходимости, формированием размера. Часто бывает проще придумывать слова такого типа ( deregionalize, impermitted, внебрачный, нефрагментарный и т. Д.), Чем придумывать английские слова, которые охватывают смысл.В результате в целом увеличивается неряшливость и расплывчатость.
БЕССМЫСЛЕННЫХ СЛОВ. В некоторых видах письма, особенно в художественной и литературной критике, нормально встретить длинные отрывки, которые почти полностью лишены смысла (2) . Такие слова, как романтик, пластика, ценности, человек, мертвый, сентиментальный, естественный, жизнеспособность, , используемые в художественной критике, строго бессмысленны в том смысле, что они не только не указывают на какой-либо обнаруживаемый объект, но и вряд ли когда-либо ожидаются. сделать это читателем.Когда один критик пишет: «Отличительной чертой работы мистера Икс является его живое качество», а другой пишет: «Что сразу бросается в глаза в работе мистера Икс, так это его особая мертвенность», читатель принимает это как простое различное мнение. Если бы использовать такие слова, как черный и белый , вместо жаргонных слов мертвых и живых , он сразу увидел бы, что этот язык используется ненадлежащим образом. Подобным образом злоупотребляют многими политическими словами.Слово Фашизм теперь не имеет значения, кроме как в той мере, в какой оно означает «что-то нежелательное». Слова демократия, социализм, свобода, патриотичность, реалистичность, справедливость имеют несколько разных значений, которые нельзя согласовать друг с другом. В случае такого слова, как «демократия» , не только нет согласованного определения, но и попытки дать такое определение встречают сопротивление со всех сторон. Почти повсеместно считается, что, когда мы называем страну демократической, мы ее хвалим: следовательно, защитники любого режима заявляют, что это демократия, и опасаются, что им, возможно, придется прекратить использовать это слово, если оно будет привязано к какой-либо одно значение.Подобные слова часто используются сознательно нечестно. То есть человек, который их использует, имеет собственное частное определение, но позволяет слушателю думать, что он имеет в виду совсем другое. Такие заявления, как маршал Петен, был настоящим патриотом, Советская пресса — самая свободная в мире, Католическая церковь выступает против преследований, почти всегда делаются с намерением обмануть. Другие слова, которые используются в различных значениях, в большинстве случаев более или менее нечестно: класс, тоталитарный, наука, прогрессивный, реакционный, буржуазный, равенство.
Теперь, когда я составил этот каталог мошенничества и извращений, позвольте мне привести еще один пример письма, к которому они приводят. На этот раз он должен быть по своей природе воображаемым. Я собираюсь перевести отрывок с хорошего английского на самый худший современный английский. Вот известный стих из Экклезиаста :
Я возвратился и увидел под солнцем, что гонка не для быстрых, ни битва для сильных, ни хлеб для мудрых, ни богатство для людей разумных, ни еще не милость для людей умелых; но время и случай случаются со всеми ними.
Вот оно на современном английском:
Объективное рассмотрение современных явлений заставляет прийти к выводу, что успех или неудача в соревновательной деятельности не проявляют тенденции к соизмеримости с врожденными способностями, но что значительный элемент непредсказуемого должен неизменно приниматься во внимание.
Это пародия, но не очень грубая. Пример (3) выше, например, содержит несколько патчей одного и того же английского языка.Будет видно, что я не сделал полного перевода. Начало и конец предложения довольно точно повторяют первоначальное значение, но в середине конкретные иллюстрации — гонка, битва, хлеб — растворяются в расплывчатых фразах «успех или неудача в соревновательной деятельности». Это должно было быть так, потому что ни один современный писатель, о котором я говорю, — никто, способный использовать такие фразы, как «объективные размышления о современных явлениях», никогда не смог бы излагать свои мысли таким точным и подробным образом.Вся тенденция современной прозы далека от конкретности. А теперь проанализируйте эти два предложения более внимательно. Первый содержит сорок девять слов, но только шестьдесят слогов, и все его слова — слова повседневной жизни. Второй содержит тридцать восемь слов из девяноста слогов: восемнадцать из этих слов имеют латинские корни, а одно — греческое. Первое предложение содержит шесть ярких образов и только одну фразу («время и случай»), которую можно назвать расплывчатой. Во втором нет ни одной свежей, привлекающей внимание фразы, и, несмотря на свои девяносто слогов, он дает только сокращенную версию смысла, содержащегося в первом.Тем не менее, без сомнения, это второй вид предложений, которые получают все большее распространение в современном английском языке. Не хочу преувеличивать. Этот вид написания еще не универсален, и простота будет проявляться кое-где на самой плохо написанной странице. Тем не менее, если бы вам или мне сказали написать несколько строк о неопределенности судьбы людей, мы, вероятно, подошли бы гораздо ближе к моему воображаемому предложению, чем к предложению из Екклесиаста .
Как я пытался показать, современное письмо в худшем случае не состоит в том, чтобы выбирать слова ради их значения и изобретать образы, чтобы сделать смысл более ясным.Он состоит в том, чтобы склеить вместе длинные полосы слов, которые уже были упорядочены кем-то другим, и сделать результаты презентабельными с помощью явного вздора. Такой способ письма привлекает своей простотой. Легче — даже быстрее, если у вас есть привычка — сказать . На мой взгляд, это не неоправданное предположение, что , чем сказать , я думаю, . Если вы используете готовые фразы, вам не только не нужно искать слова; вам также не нужно беспокоиться о ритме ваших предложений, поскольку эти фразы обычно расположены так, чтобы быть более или менее благозвучными.Когда вы сочиняете в спешке — например, когда диктуете стенографистке или произносите публичную речь — вполне естественно впасть в претенциозный латинизированный стиль. Теги вроде — соображение, которое мы должны сделать, чтобы иметь в виду или — вывод, с которым все мы с готовностью согласимся. спасет многие предложения от неудач. Используя устаревшие метафоры, сравнения и идиомы, вы экономите много умственных усилий за счет того, что оставляете свой смысл расплывчатым не только для вашего читателя, но и для вас самих.В этом значение смешанных метафор. Единственная цель метафоры — вызвать визуальный образ. Когда эти образы сталкиваются — как в «Фашистский осьминог» спел свою лебединую песню, сапог бросают в плавильный котел — можно считать уверенным, что писатель не видит мысленный образ объектов, которые он называет; другими словами, он на самом деле не думает. Посмотрите еще раз на примеры, которые я привел в начале этого эссе. Профессор Ласки (1) использует пять негативов в пятидесяти трех словах.Один из них является излишним, делая бессмысленным весь отрывок, и, кроме того, есть оговорка — alien для родственного — вносящая дальнейшую бессмыслицу и несколько элементов неуклюжести, которых можно избежать, которые увеличивают общую неопределенность. Профессор Хогбен (2) играет на уток и селезней с помощью батареи, которая может выписывать рецепты, и, не одобряя повседневную фразу , которую терпят с , не желает искать в словаре вопиющий и понимать, что это означает; (3), если к нему относиться недоброжелательно, просто бессмысленно: вероятно, можно было бы понять его предполагаемое значение, прочитав всю статью, в которой оно встречается.В (4) писатель более или менее знает, что он хочет сказать, но скопление устаревших фраз душит его, как чайные листья блокируют раковину. В (5) слова и значение почти расстались. Люди, которые пишут в такой манере, обычно имеют общее эмоциональное значение — им не нравится одно и они хотят выразить солидарность с другим, — но их не интересуют детали того, что они говорят. Скрупулезный писатель в каждом написанном им предложении задаст себе как минимум четыре вопроса, а именно: что я пытаюсь сказать? Какие слова это выразят? Какой образ или идиома сделает его яснее? Достаточно ли свежо это изображение, чтобы произвести эффект? И он, вероятно, задаст себе еще два вопроса: можно короче? Сказал ли я что-нибудь уродливое, чего можно избежать? Но вы не обязаны идти на все эти хлопоты.Вы можете уклониться от этого, просто открыв свой разум и позволяя готовым фразам скапливаться в толпе. Они будут строить ваши предложения для вас — даже в определенной степени думать ваши мысли за вас — и при необходимости они будут выполнять важную услугу о частичном сокрытии вашего смысла даже от самого себя. Именно здесь становится ясной особая связь между политикой и уничижением языка.
В наше время в целом верно, что политическая литература — это плохая литература.В тех случаях, когда это неправда, обычно оказывается, что писатель является своего рода бунтарем, выражающим свое личное мнение, а не «партийную линию». Православие, какого бы цвета оно ни было, похоже, требует безжизненного подражательного стиля. Политические диалекты, которые можно найти в брошюрах, передовых статьях, манифестах, Белых книгах и выступлениях заместителей министра, конечно, различаются от партии к партии, но все они похожи в том, что почти никогда не найдешь в них свежего, яркого, яркого и свежего. самодельный оборот речи. Когда кто-то наблюдает за каким-то усталым хакером на платформе, механически повторяющим знакомые фразы — зверство, зверства, железная пята, окровавленная тирания, свободные народы мира, стойте плечом к плечу — часто возникает любопытное ощущение, что человек не наблюдает за живой человек, но какая-то пустышка: чувство, которое внезапно усиливается в моменты, когда свет ловит очки говорящего и превращает их в чистые диски, за которыми, кажется, нет глаз.И это вовсе не фантастика. Оратор, использующий подобную фразеологию, ушел на некоторое расстояние, чтобы превратиться в машину. Соответствующие звуки исходят из его гортани, но его мозг не задействован, как было бы, если бы он сам подбирал слова. Если речь, которую он произносит, он привык повторять снова и снова, он может почти не осознавать, что говорит, как когда человек произносит ответы в церкви. И это пониженное состояние сознания, если не обязательно, во всяком случае благоприятствует политическому конформизму.
В наше время политическая речь и письмо в значительной степени служат защитой того, чего нельзя оправдать. Такие вещи, как продолжение британского правления в Индии, российские чистки и депортации, сброс атомных бомб на Японию, действительно можно защитить, но только аргументами, которые слишком жестокие для большинства людей и которые не согласуются с заявленные цели политических партий. Таким образом, политический язык должен состоять в основном из эвфемизма, вопросов и явной туманной неопределенности.Беззащитные деревни подвергаются бомбардировкам с воздуха, жителей изгоняют в сельскую местность, скот расстреливают из пулеметов, хижины поджигаются зажигательными пулями: это называется умиротворение . Миллионы крестьян лишаются своих ферм и отправляются тащиться по дорогам, не имея больше, чем они могут унести: это называется перемещением населения или исправлением границ . Людей сажают на годы без суда и следствия, или стреляют в затылок, или отправляют умирать от цинги в лесных лагерях в Арктике: это называется ликвидация ненадежных элементов .Такая фразеология нужна, если кто-то хочет называть вещи, не вызывая их мысленных образов. Возьмем, к примеру, какого-нибудь удобного английского профессора, защищающего русский тоталитаризм. Он не может прямо сказать: «Я верю в убийство ваших оппонентов, если этим можно добиться хороших результатов». Наверное, поэтому он скажет что-то вроде этого:
«Свободно признавая, что советский режим демонстрирует определенные черты, которые гуманисты могут быть склонны осуждать, мы должны, я думаю, согласиться с тем, что определенное ограничение права на политическую оппозицию неизбежно сопутствует переходным периодам и что жесткие меры которые призваны пройти русские люди, были вполне оправданы в сфере конкретных достижений.’
Надутый стиль сам по себе является своего рода эвфемизмом. Масса латинских слов обрушивается на факты, как мягкий снег, размывая очертания и скрывая все детали. Великий враг ясного языка — неискренность. Когда существует разрыв между реальными и заявленными целями, человек как бы инстинктивно обращается к длинным словам и исчерпывающим идиомам, как каракатица, брызгающая чернилами. В наше время не существует такой вещи, как «держаться подальше от политики». Все вопросы являются политическими, а сама политика — это масса лжи, уловок, глупостей, ненависти и шизофрении.Когда общая атмосфера плохая, страдает язык. Я должен ожидать обнаружить — это предположение, которое у меня недостаточно для проверки, — что немецкий, русский и итальянский языки ухудшились за последние десять или пятнадцать лет в результате диктатуры.
Но если мысль искажает язык, язык может также искажать мысль. Неправильное употребление может распространяться из-за традиций и подражания даже среди людей, которые должны знать лучше и знают их лучше. Униженный язык, который я обсуждал, в некотором смысле очень удобен.Такие фразы, как , являются вполне оправданным предположением, оставляют желать лучшего, не служат бесполезной цели, соображение, о котором мы должны помнить, — это постоянное искушение, пакет аспирина всегда под рукой. Просмотрите это эссе, и вы наверняка обнаружите, что я снова и снова совершал те самые ошибки, против которых протестую. Сегодня утром я получил брошюру об условиях в Германии. Автор говорит мне, что «почувствовал побуждение» написать это.Я открываю его наугад, и вот почти первое предложение, которое я вижу: «[Союзники] имеют возможность не только добиться радикальной трансформации социальной и политической структуры Германии таким образом, чтобы избежать националистической реакции в самой Германии. , но в то же время закладывая основы совместной и объединенной Европы ». Видите ли, он« чувствует побуждение »писать — полагает, что ему есть что сказать новое — и все же его слова, как кавалерия лошади, отвечая на сигнал горна, автоматически группируются в знакомую мрачную структуру.Это вторжение в сознание готовых фраз ( закладывает основы, достигается радикальное преобразование ) можно предотвратить только в том случае, если человек постоянно остерегается их, и каждая такая фраза обезболивает часть нашего мозга.
Я сказал ранее, что упадок нашего языка, вероятно, излечим. Те, кто отрицают это, возразят, если они вообще приведут аргумент, что язык просто отражает существующие социальные условия, и что мы не можем повлиять на его развитие, напрямую воздействуя на слова и конструкции.Что касается общего тона или духа языка, это может быть правдой, но не в деталях. Глупые слова и выражения часто исчезали не в результате какого-либо эволюционного процесса, а из-за сознательных действий меньшинства. Два недавних примера: исследуют каждую авеню и не оставляют камня на камне , которые были убиты насмешками нескольких журналистов. Существует длинный список надутых метафор, от которых также можно было бы избавиться, если бы достаточное количество людей заинтересовались этой работой; и должна быть возможность высмеять формирование not un- (3) , чтобы уменьшить количество латинского и греческого языков в среднем предложении, вытеснить иностранные фразы и ошибочные научные слова, и, в в общем, чтобы претенциозность вышла из моды.Но все это мелочи. Защита английского языка подразумевает нечто большее, и, возможно, лучше всего начать с того, что не подразумевает .
Начнем с того, что это не имеет ничего общего с архаизмом, с сохранением устаревших слов и оборотов речи или с установлением «стандартного английского», от которого никогда нельзя отказываться. Напротив, он особенно озабочен удалением каждого слова или идиомы, которые утратили свою полезность. Это не имеет ничего общего с правильной грамматикой и синтаксисом, которые не имеют значения до тех пор, пока человек проясняет свой смысл, или с избеганием американизмов, или с тем, что называется «хорошим стилем прозы».С другой стороны, он не касается фальшивой простоты и попытки сделать письменный английский разговорным. Это даже не означает во всех случаях предпочтение саксонского слова латинскому, хотя подразумевает использование наименьшего количества и кратчайших слов, которые охватывают смысл. Прежде всего необходимо позволить значению выбрать слово, а не наоборот. В прозе худшее, что можно сделать со словами, — это подчиниться им. Когда вы думаете о конкретном объекте, вы думаете без слов, а затем, если вы хотите описать то, что визуализировали, вы, вероятно, будете искать, пока не найдете точные слова, которые кажутся ему подходящими.Когда вы думаете о чем-то абстрактном, вы более склонны использовать слова с самого начала, и если вы не приложите сознательные усилия, чтобы предотвратить это, существующий диалект ворвется и сделает всю работу за вас за счет размытия или даже изменения ваш смысл. Наверное, лучше как можно дольше отложить использование слов и как можно яснее понять их смысл с помощью картинок и ощущений. После этого можно выбрать — а не просто принимать — фразы, которые лучше всего передают смысл, а затем переключаться между ними и решать, какое впечатление одно слово может произвести на другого человека.Это последнее усилие ума отсекает все устаревшие или смешанные образы, все заранее подготовленные фразы, ненужные повторения и вообще вздор и неясность. Но часто можно сомневаться в эффекте слова или фразы, и ему нужны правила, на которые можно положиться, когда инстинкт дает сбой. Я думаю, что следующие правила подходят для большинства случаев:
- Никогда не используйте метафоры, сравнения или другие выражения речи, которые вы привыкли видеть в печати.
- Никогда не используйте длинное слово вместо короткого.
- Если есть возможность вырезать слово, всегда вырезайте его.
- Никогда не используйте пассив, если можно использовать активный.
- Никогда не используйте иностранную фразу, научное слово или жаргонное слово, если вы можете придумать их повседневный английский эквивалент.
- Скорее нарушите любое из этих правил, чем скажите что-нибудь откровенно варварское.
Эти правила звучат элементарно, и так оно и есть, но они требуют глубокого изменения отношения ко всем, кто привык писать в модном ныне стиле.Можно было оставить их все и при этом писать на плохом английском, но нельзя было написать то, что я цитировал в этих пяти образцах в начале этой статьи.
Я здесь не рассматривал литературное использование языка, а просто язык как инструмент для выражения, а не для сокрытия или предотвращения мысли. Стюарт Чейз и другие приблизились к утверждению, что все абстрактные слова бессмысленны, и использовали это как предлог для защиты своего рода политического квиетизма.Если вы не знаете, что такое фашизм, как вы можете бороться с фашизмом? Не нужно глотать такие абсурды, как эта, но следует признать, что нынешний политический хаос связан с упадком языка и что можно, вероятно, добиться некоторого улучшения, начав с словесного конца. Если вы упростите свой английский, вы освободитесь от худших безумств ортодоксии. Вы не можете говорить ни на одном из необходимых диалектов, и когда вы сделаете глупое замечание, его глупость будет очевидна даже для вас самих.Политический язык — и с некоторыми вариациями это справедливо для всех политических партий, от консерваторов до анархистов — призван сделать ложь правдивой, а убийство — респектабельным, а также придать солидности чистому ветру. Нельзя все это изменить в одно мгновение, но можно хотя бы изменить свои привычки, а иногда даже можно, если достаточно громко издеваться, послать какую-нибудь заезженную и бесполезную фразу — какой-то сапог , ахиллесова пята , парник, плавильный котел, испытание кислотой, настоящий ад, или другой кусок словесного мусора — в мусорное ведро, которому он принадлежит.
_____
1) Интересной иллюстрацией этого является то, как английские названия цветов, которые использовались до недавнего времени, вытесняются греческими, львиный зев становится antirrhinum , незабудка становится myosotis и т. Д. Трудно увидеть какую-либо практическую причину для этого изменения моды: вероятно, это связано с инстинктивным отказом от более простого слова и смутным ощущением того, что греческое слово является научным.[назад]
2) Пример: «Комфортная католичность восприятия и образа, странно Уитмэновская в диапазоне, почти полная противоположность эстетическому принуждению, продолжает вызывать этот дрожащий атмосферный накапливающийся намек на жестокую, неумолимо безмятежную безвременность … Рэй Гардинер оценивает: прицелиться в простые яблочки с точностью. Только они не так просты, и через эту довольную грусть проходит больше, чем через горько-сладкую поверхность смирения ». ( Poetry Quarterly.) [назад]
3) Можно излечиться от формации , а не от , запомнив эту фразу: Не черная собака гналась за немалым кроликом по небезеленому полю. [назад]
История — это не история: Интервью с Ру Фриманом
Ru Freeman — часть счастливой мешанины людей, чьи лица постоянно появляются в моей ленте новостей в Facebook, поэтому, знает она это или нет, я чувствую, что мы регулярно поддерживаем связь.Впервые мы встретились на фестивале литературного и театрального искусства Южной Азии в 2009 году, когда были опубликованы оба наших дебютных романа. Я был новичком в разговоре о книгах — я предположил, что она тоже — но когда мы разделили сцену, я обнаружил, что сижу рядом с женщиной, которая была не только одарена в писательстве, но и в обсуждении своего письма (редкое и завидное качество) . С годами я узнал Ру как страстного и умного голоса, движимого желанием рассказывать истории об обычных шри-ланкийцах, на которых повлияли чрезвычайные события.Эта срочность оживляет каждую строку ее прекрасного нового романа On Sal Mal Lane , повествующего о группе преданных братьев и сестер, вынужденных достичь совершеннолетия во время взрывоопасного момента в истории Шри-Ланки.
Ru также является автором романа « Непослушная девушка » (Atria Books, 2009), который был номинирован на литературную премию DSC в Южной Азии. Ее произведения появлялись в VQR, Story Quarterly, Guernica и в других местах. Она прошла долгий путь из своего родного города Коломбо, Шри-Ланка, и теперь поселилась в Бала Синвид, штат Пенсильвания, но она называет своим домом и Шри-Ланку, и Америку.
Интервью:
Таня Джеймс: Я подозреваю, что у вас была литературная семья. Ваши родители поощряли писать? Какие книги вас привлекали в юности?
Ru Freeman: Я вырос с мыслью, что слова — прочитанные, написанные, произнесенные вслух — важны. Они были мясом, мускулами, костями убеждения. Все вращалось вокруг того, насколько хорошо мы умеем обращаться со словами. Моя мать преподавала английскую литературу и классические произведения греческого и римского языков (история и литература в переводе), а мой отец — государственный служащий — также писал стихи.Поэтому мои старшие братья и я научились говорить и писать так, как дети горных поселенцев бегают по высокой траве, не опасаясь клещей и гремучих змей.
В детстве я читал все, что мог найти. Мы не были достаточно богаты (во всяком случае в финансовом плане), чтобы легко покупать новые книги, поэтому большая часть того, что я прочитал, было взято или подарено нам, как ни странно, по американской инициативе (Фонд Азии) или куплено за бесценок. по советской инициативе (Народное издательство).Больше о моем детстве и книгах можно найти в выпуске журнала « Pebble Lake Review » осень / зима 2010.
Вы тоже увлекались музыкой, как Сурен, старший ребенок в семье Герат?
Да, я играл на пианино, как и мои братья. Они также играли на скрипке, а мой старший брат, как и Сурен, был одаренным музыкантом, который мог играть на любом инструменте, который брал в руки. Для меня это было в основном фортепиано, небольшая гитара (которой меня научил мой старший брат) и пение при любой возможности.
О, вы, талантливый фон Траппс. Вы — музыкальное трио, о котором всегда мечтала моя мама. Слушая, как вы описываете своих братьев и сестер, я не могу не думать о них с той же привязанностью, что и к детям Герата. Любовь и преданность Гератов кажется глубоко — а иногда и болезненно — правдой. Миссис Герат была еще одной моей любимицей. Был ли какой-то персонаж, которого вам было трудно определить?
га! Это то, чего вы жаждете, если вам не нужно с этим жить — бывают моменты, когда каждый из нас будет петь разные песни и / или играть на разных инструментах в разных частях дома.Иногда это сводило моего отца с ума. Он был более книжным и внутренне сосредоточенным, не столько о публичном выражении чего-либо.
Но, отвечая на ваш вопрос, было сложно уловить нюансы во всех из них. У меня были какие-то кости, какое-то представление о том или ином о них, но когда они начали взаимодействовать друг с другом и соседями, с политическими событиями, тогда все стало в воздухе. О чем они думали, как все медленно их меняет. Единственное, что мне повезло, это то, что мне как писателю нравится рассказывать себе истории, которые я пишу, поэтому я не против, когда они плохо себя ведут, делают то, о чем я даже не думал, что они будут делать.Меня это забавляет, может грустить, но заставляет писать. Думаю, трудно было избежать объяснения какого-либо одного персонажа, особенно тех взрослых. Я должен был позволить им быть увиденными только такими, какими их видят дети, только до такой степени, за исключением тех случаев, когда рассказчик / улица входит, хотя и наклонно.
Вы начали писать роман на первой странице? И знали ли вы, что это откроет такой широкий спектр перспектив?
Все началось с пролога, но тогда это не было прологом.Это была история о семьях, так что все было о персонажах. Затем я переписал этот пролог. Сначала у меня было несколько отдельных глав. Я пытался добраться до этой истории, и у меня было представление о том, что она может содержать на эмоциональном уровне, но я понятия не имела, как это сделать, или кто мог сыграть роль в разворачивании, или что все они могли даже делать. Был момент, когда я подумал, что эта книга — провал, я должен просто выбросить ее и найти другую историю для написания. Мне довелось поехать в Нью-Йорк, чтобы побывать там на чтении Воскресного салона, которое я помогал организовывать последние несколько лет, — чтении конференции писателей о хлебе с участием цветных писателей.Эмили Работо была там. И она случайно упомянула, как ее тогдашнему партнеру, а теперь и мужу Виктору ЛаВаллю понравились первые страницы, которые я отправил как часть заявки на получение места жительства, и она также предложила книгу, которую я мог бы прочитать, чтобы помочь мне. Этот разговор изменил для меня все. Это подтвердило мое желание рассказать эту историю — и действительно мою веру в себя как писателя, которая, как вы знаете, всегда хрупка! И это дало мне некоторое критическое представление о том, как я могу выполнять эту работу. Я в большом долгу перед ними обоими.
Этот пролог — один из самых увлекательных аспектов книги. Мне нравится этот голос отчасти потому, что это такой смелый риск: то, как он объединяет так много истории и политики, как он ставит под сомнение свой собственный авторитет. Как вы пришли к этому голосу?
Совершенно неожиданно. У меня было написано несколько вводных разделов — там было очень длинное описание семей в том переулке, их жизни и так далее, — но я чувствовал, что что-то не так.Я ходил туда и сюда, пока не понял, что мне нужен голос, который действительно владел бы историей, которую собирались рассказать. Голос, который был одновременно и наблюдателем, и комментатором, интимным, но далеким. Короче говоря, старый голос, который предшествует всему, что происходит на этом переулке, и переживает его. Я мог бы сказать, что пришел к этому, потому что мне, как писателю, нужно было вычеркнуть из этого и мое собственное мнение — это определенно помогло. Я думаю, что из всех частей книги я работал над этой самой долгой и тяжелой.
Вы боролись с тем, как включить историю / подготовить почву? Вы упомянули, что не начали здесь с пролога — что заставило вас добавить его позже?
У меня был пролог, но не тот, который охватывает, как вы говорите, большую часть этой истории. История — это не история. Я верю в это. Ричард Бауш однажды сказал: «Плохая политика вредит людям, и хорошие писатели сообщают об этом ущербе». (то есть не политики, а ущерба.) Мы не согласны с тем, в какой степени писатель сам должен броситься в политическую борьбу — я делаю, обычно, он этого не делает.Но мы согласны с тем, что вы пишете не о политике, а о том, что она делает с людьми. Это было правдой в моем первом романе « Непослушная девушка», , где кто-то жаловался, что я не включил дополнительную информацию о политических потрясениях. Почему я? Главные герои были ограничены вещами, которые были ближе к дому, а политика дня была лишь фоном. В этой книге я пишу о политике в той степени, в какой она напрямую влияла на этих людей, изменяя их к лучшему или худшему, в том, что они делают по отношению друг к другу и друг для друга.Итак, при написании этого пролога я заложил основу для контекста, в котором происходят эти преобразования, но я усердно работал, чтобы оставить его с помощью мазков кисти, а не, вы знаете, полного изображения всего. Я сохранил то, что было необходимо — с точки зрения истории и голоса — и убрал все остальное.
Мне нравится это различие, которое вы проводите между написанием о политике и написанием о влиянии политики на людей. И все же в гражданской войне в Шри-Ланке так много всего, что большинство читателей, включая меня, не совсем понимают, от различных политических движений и фракций, действующих в Шри-Ланке и за ее пределами, до Законов о языке и невероятного насилия, так много об этом не сообщается или, по крайней мере, занижается.Я восхищаюсь тем, как вам удалось извлечь такую яркую личную историю из этого очень сложного фона.
Вы когда-нибудь сомневались в том, чтобы заняться этой конкретной главой в истории Шри-Ланки? И насколько сложно, если вообще было, написать о кризисе, к которому вы были так близки, испытав первые потрясения войны?
Я начал писать не столько об этой конкретной главе в истории Шри-Ланки, сколько об этой улице и о детях, которые жили на ней, и об этих годах, которые оказались годами, в которые мы оказались, как нация, сталкивающаяся с самыми уродливыми аспектами самих себя, а также самого себя.Сосредоточение внимания на первоначальном намерении, близость к этим персонажам, этой улице, позволило мне написать историю, которая также охватывала то, что было до, и то, что было после.
Я всегда старался изобразить, что стоило сохранить, сохранить и что было потеряно. И то, что было потеряно, можем ли мы вернуть его? И если бы мы могли, почему я верю, что это все еще возможно? Роман отвечает на этот вопрос, я думаю, изображая то, что делает возможным примирение, что как бы предшествовало ему.Примириться — это не забывать, не делать вид, что ничего страшного не произошло, это значит прислушиваться к латинским корням этого слова, conciliāre (снова восстанавливать, восстанавливать), и именно это, в частности, сюжетные попытки в тех политических терминах, которые вы упоминаете. Осознавать то, что произошло, смотреть прямо в лицо, записывать отчет о времени, не только в терминах дат и чисел, предпочитаемых летописцами истории / политики и политиками (включая политиков-экспатриантов), но и в терминах обычные люди, дети, выросшие и унаследовавшие падение тех времен.
Писать было несложно, было трудно свидетельствовать и трудно продолжать наблюдать, ужасно видеть, как друзья умирают от рук той или иной группы на протяжении многих лет, хуже видеть, как мы все начали пересматривать этот термин ». дом.» Хуже всего для меня было то, как борьба людей, которых я называю «моим народом» (шри-ланкийцы), стали изображаться за границей, с чем сама страна стала ассоциироваться. В конце концов, писать было не так уж и сложно.
Не могли бы вы немного рассказать о своей деятельности и о том, как она влияет на ваше письмо, если вообще влияет?
Моя деятельность почти полностью выражается в письменной форме.Это то умение, которое у меня есть. Я помню, как во время недавних выборов общественный организатор, пожилой, благонамеренный джентльмен, немного огорчился из-за того, что я не подписался на работу по тротуару несколько дней подряд. Я сделал кое-что из этого, я звонил, но я не мог взять на себя больше, чем это. Мне пришлось объяснить, что все мы делаем то, что можем, и делать то, что кто-то другой может сделать лучше, — это не лучшее использование моего времени и не лучшее для нашего общего дела. Мне легко писать о политике, если я чем-то увлечен.Это должно попасть мне под кожу. Так, например — и, пожалуйста, не пренебрегайте мной за это — я забочусь об окружающей среде, но это не заставляет меня работать так же, как государственное образование или корни движения Occupy Movement или AIPAC [The American Комитет по связям с общественностью Израиля], или вопросы здравоохранения и множество вопросов социальной справедливости, связанных с женщинами и девочками, или Шри-Ланка… так что я не особо вмешиваюсь. Я перерабатываю, выключаю свет, стараюсь ходить легко, но не сразу пишу ручку об этой проблеме.
Когда я пишу политические статьи, это все, на чем я сосредотачиваюсь. Я не делаю этого с художественной литературой. В художественной литературе я более приятный человек (!), Более свободный, нежный и гораздо более осознающий нашу человечность, особенно человечность людей, с которыми я бы — в своей политике — не соглашался до конца. В своей художественной литературе я отношусь ко всем, как к своей семье, к людям, которых я должен любить, несмотря ни на что.Это более важное «политическое» письмо, которое я пишу, письмо, которое доставляет мне дискомфорт, но дает больше шансов изменить моего читателя и меня обоих.
Дополнительные ссылки и ресурсы:
Улавливая сложность времени и места: Ру Фриман
Писатель / журналист / активист Ru Freeman — это добродушный огненный шар . Ее авторские статьи — от основных моментов AWP 2013 года до феминизма и контроля над оружием — регулярно появляются в The Huffington Post, а ее эссе можно найти во множестве других журналов.Ее первый роман, Непослушная девушка , был опубликован с большим успехом в 2009 году.
Но я познакомился с ней во время раннего чтения ее второго романа « On Sal Mal Lane », который дебютировал 14 мая. Роман начинается в Шри-Ланке — месте рождения Фримена — в 1979 году и рассказывает о годах, предшествовавших двум в стране. -декадная гражданская война.
Я пришел к роману, смутно зная, где находится Шри-Ланка на карте. Еще я знал и что-то о гражданской войне. Но помимо этого, мой опыт страны, ее культуры и людей был ограничен.
Это не имело значения.
Всего через полторы страницы меня занесло на веранды домов Сала Мал Лейна, я был вовлечен в игры, в которые играли французские дети в крикет, и услышал звон рояля, доносящегося через открытое окно. Я также был слишком осведомлен о нарастающей политической напряженности вокруг этой маленькой грязной улочки и ее жителей.
Я закончил роман — и не без нескольких пауз, чтобы собраться с мыслями — с более глубоким уважением к человеческому духу, несмотря на то, что политика, насилие и потери могут с ним сделать.
Вот мой разговор с Фриманом о написании On Sal Mal Lane , а также о том, что значит быть писателем и активистом.
The Millions: Publisher’s Weekly называет вас «активистом социальной справедливости и независимым журналистом». Что для вас значит быть активистом, журналистом и писателем ? Как эти миры пересекаются (или остаются отдельными)?
Ru Freeman: Все, что я пишу, погружено во все, что я живу, поэтому в этом смысле нет разделения.Однако они остаются отличными в той мере, в какой политическая журналистика, которой я занимаюсь, предназначена для продвижения дела или повестки дня, которую я поддерживаю, тогда как художественная литература — это попытка создать надежный мост между тем, что я думаю, и тем, что могут думать другие люди — мостом. и они, и я можем перейти без страха.
Что касается активности — жить для меня значит быть вовлеченным в мир вокруг меня. Пока я ухожу писать, настраивая все, вдохновение для всего, что я делаю, исходит из этого мира, и я глубоко, безумно, полностью открыт этому миру.Я впускаю это в свою голову и в свое сердце всеми возможными способами; Само собой разумеется, что я не могу не помогать этому миру, чем могу, подталкивать людей в ту или иную сторону, будь то письмо, марш или просто беседа.
TM: On Sal Mal Lane изначально задумывался как задание журнала. Хотя в конечном итоге это не сработало, как в результате вы начали думать о романе?
RF: Роман намного лучше, и он выполняет то, чего никогда не могла сделать эта статья: он выводит на свет людей, персонажей и просит людей пожить с ними какое-то время, почувствовать то, что они, возможно, чувствовали, иди с ними по этой улице, чтобы их разрушили и отремонтировали так, как они были.Задание для журнала было бы просто очередным произведением, которое люди прочитали и забыли, слишком линейным и упрощенным, чтобы когда-либо передать сложность времени и места или позволить читателю оглянуться вокруг себя, где бы он ни был, и увидеть, что это возможно. прекратить войну, что есть надежда, что примирение и мир возможны и находятся в пределах досягаемости.
TM: Вы родились в Коломбо и пережили первые годы гражданской войны. Вы всегда хотели писать о своих детских воспоминаниях / переживаниях?
RF: Все, чем живет человек, является частью того, что отображается в письменной форме.Независимо от того, написано ли об этом прямо, как я сделал в этой книге, или косвенно, как я сделал в предыдущем романе, Непослушная девушка (Атрия / Саймон и Шустер, 2009), есть часть истории писателя. , их эволюция, во всем, что они пишут. Нельзя сказать, что это автобиографично, но было бы глупо утверждать, что автобиографические факты не являются частью того, что мы пишем. Я не собирался писать эту книгу, предыдущий или новый, над которым сейчас работаю; истории — это как раз те, которые всплывают на поверхность и, кажется, перекликаются с тем, где я нахожусь, когда я начинаю писать.
TM: Что было проще всего написать в On Sal Mal Lane ? Сложнейший?
RF: Devi было проще всего писать; она самый типичный младший ребенок, которого обожают, балуют, часто в ущерб себе, но в основном к ее благу с точки зрения того, как эти дети растут, очень уверенные в своем месте в мире, так же способные нарушать правила, как и доверять что все их любят. Все остальные потребовали больше работы, Сонна больше, чем все они.Он мой любимец, и было трудно не поддаться искушению взмахнуть волшебной палочкой писателя и благословить его жизнь. Трудно было не позволить ему быть не больше и не меньше, чем он был.
TM: Расскажите, как вы выбрали точку зрения. Были ли какие-то другие варианты, которые вы рассматривали на раннем этапе, или те, которые вы пробовали?
RF: У меня был пролог, а затем я продолжил писать рассказ, так что в книге с самого начала был какой-то существенный элемент этого голоса.Но именно в переработке этого пролога он стал сильнее, голос, которого я хотел для всей книги. Я как писатель хотел держаться на некотором расстоянии от событий, которые я описывал, поскольку я пережил то время на Шри-Ланке, но я также хотел близости со всеми этими персонажами. Этот уличный голос отлично подошел для этого.
TM: Как вы сбалансировали написание истории с необходимостью исторического / культурного контекста для читателей, которые могут не знать Шри-Ланку и ее историю?
RF: Мне очень не нравятся романы, которые дают нам наполнители политических событий, делают паузу, чтобы указать на тот или иной исторический момент целиком.Я всегда хочу, чтобы то, что я пишу, отражало сознание персонажей. Я чувствую, что если я смогу рассказать историю о том, как определенное время повлияло на полностью реализованных людей, то читатель пойдет на собственное исследование предыстории. Здесь есть некоторые детали, но они являются органическими для того, что происходит, для взаимодействия отношений — между мистером Гератом и его детьми, между мистером Найлсом и Нихилом, между самими детьми — а не как Небольшой трактат По истории этнического конфликта в Шри-Ланке .
TM: Уоллес Стегнер сказал, что писатель — это человек, который ищет публику. Вы имели в виду конкретного читателя или аудиторию, когда писали On Sal Mal Lane ?
RF: Я как писатель из Шри-Ланки обязан рассказывать истории моей страны с четким пониманием того, что мой может быть — для многих людей в Соединенных Штатах, безусловно, — единственным голосом, который они слышат в отношении этих историй. . Я держу это в поле зрения, когда пишу.У меня нет желания приукрашивать беспорядок, изображать мою страну как драгоценность, которая для меня есть, а скорее сказать, что это история из этого места, вот люди, которые там жили, вот одна история о том, что случилось с некоторыми из них. Я также имею в виду саму Шри-Ланку: что хорошо для моей страны, что хорошо для ее народа. Мои слова, написанные или сказанные, всегда служат большему благу народа моей страны. К тому, что они потеряли, к тому, что они могут снова получить.
TM: Были ли какие-то работы, которые вы читали во время работы над On Sal Mal Lane , которые помогли вам в развитии персонажа, общей истории или просто тронули вас?
RF: Был момент, когда я думал об этой книге, что другой писатель предложил мне прочитать Половина желтого солнца от Чимаманда Нгози Адичи .Я не так много знаю, использовал ли я какую-либо технику или связанные с этим вещи из этой книги, скорее, это было погружение в момент в истории Биафры, которое захватило мое воображение. Когда я закончил читать, я почувствовал чувство «это можно сделать». Другие книги, которые я прочитал: My Brother , Jamaica Kincaid и книги по технике: Роберт Босвелл The Half-Known World (Graywolf, 2008) и Charlie Baxter The Art of Подтекст (Graywolf, 2007).Если было что-то, с чем я боролся, я обращался к этим текстам и читал какой-нибудь соответствующий раздел, делал заметки и каждую ночь думал о том, применимо ли это и как это может быть. На следующее утро я вернусь к работе.
TM: Вы говорили о том, что «упражнение в написании как художественной литературы, так и мнений отражает страстную попытку внести свой вклад в наше общее человеческое предприятие, будь то тихое, личное, общественное, политическое или все это». Почему это так важно для тебя?
RF: Я пишу, и я пишу потому, что я человек, я живу в моем очень человечном, социально взаимосвязанном, взаимозависимом мире.Чем еще мне заняться? Избегать человеческого опыта — превратившись в отшельника, скрывшись от мира, сохраняя физическую, эмоциональную дистанцию, — но затем попросить этот мир прочитать то, что я написал, услышать то, что я хочу сказать … это не равноправный обмен мне. Если бы я жил таким образом, я полностью ожидал, что вы сочтете мое мнение совершенно неуместным.
Мне не нравятся иерархии, мне не нравится представление о возвышенном мыслителе / писателе, который смотрит издалека. Я не люблю, когда люди пишут о червях, не потратив некоторое время на изучение их взглядов на жизнь.
Как узнать, как все выглядит для обычных людей, если вы не погружаетесь в эту обыденность? Если ты не можешь признать свою обычность? И если вы не ставите себя на службу благополучию таких людей, наших людей — будь то посредством здравоохранения или значимого образования, или прожиточного минимума, или доступа к искусству, или рассказывая истории из нашего опыта. ? Вот почему это важно для меня.
Хоуп Миллс Имеет степень магистра иностранных дел Тихоокеанского университета и LOL, TGIF, полученную в результате работы в агентстве.Большую часть информации о мире она получает из Twitter.
Ким Туи, автор «Ру»: NPR
Новый роман вьетнамского писателя Ким Туи разворачивается так, как цветок сбрасывает лепестки: одна маленькая сцена за другой. « Ru » — автобиографический роман, в котором воспоминания перетасовываются взад и вперед, чтобы рассказать историю 10-летнего ребенка, родившегося в Сайгоне во время Тетского наступления 1968 года.
Как и рассказчик ее истории, Туи и ее семья бежали из Южного Вьетнама на лодках, разбросанных по всему миру.Они укрылись и изо всех сил пытались выжить в лагерях беженцев, в конце концов оказавшись в пригороде Монреаля, где Туи собирал овощи после школы и шил одежду с другими беженцами, стал переводчиком, затем юристом и ресторатором.
Ru получил Премию генерал-губернатора Канады и был опубликован в 20 странах по всему миру, а теперь и здесь, в Соединенных Штатах, в переводе с французского оригинала. Туи говорит Скотту Саймону из NPR, что слово «ru» имеет двоякое значение.«По-французски, в старофранцузском — никто больше не использует его — но это означает ручей, очень маленький ручей». Она добавляет, что на вьетнамском это произносится по-разному, и матери обычно используют его, чтобы успокоить своих детей. «Это колыбельная, или убаюкивать вашего ребенка, и я просто подумал, что это такое красивое слово, поэтическое слово, но оно используется каждый день».
Туи начала думать о книге во время утомительной поездки из ресторана домой — она часто кивала на красный свет из-за поздних часов, говорит она, и после пары манипуляций с крыльями начала составлять списки покупок, чтобы не заснуть. .«И я не знаю, что случилось, может быть, это был более длинный свет или что-то в этом роде … Я перевернул книгу и начал писать, и так появилось Ru ».
Ким Туи — канадский писатель. Ru — ее первый роман. Ву Куанг / Random House Canada скрыть подпись
переключить подпись Ву Куанг / Random House CanadaКим Туи — канадский писатель. Ru — ее первый роман.
Ву Куанг / Random House CanadaТуи описывает свой автобиографический персонаж как одного из «лодочников», вьетнамских беженцев, покинувших свои дома во время и после войны. Но она говорит, что ее семья пострадала не так сильно, как многие другие. «Нам очень, очень повезло, потому что мы провели всего четыре ночи в море и всего четыре месяца в лагере», по сравнению с некоторыми семьями, которые оказались в лагерях для беженцев годами и пережили кражи и нападения.«И мы не встречали пиратов», — добавляет она. «Но, конечно, будучи вьетнамцами, я думаю … мы не могли закрывать глаза на эти проблемы, которые действительно существовали».
«Мне повезло, что я была молодой — мне было всего 10», — продолжает она. Достаточно взрослый, чтобы осознавать частички своего опыта, но недостаточно взрослый, чтобы понять мучительное решение, которое ее родители приняли, чтобы уйти из дома без каких-либо гарантий безопасности. «Теперь, когда я старше своих родителей, когда они уехали, мне все еще интересно, как вы могли принять такое решение…. Я думаю, мы больше ожидали смерти, чем выжить … но давление было достаточно сильным, чтобы они приняли решение уехать, но в основном главной причиной было то, что мы получили образование ».
Ru Freeman — Художник
Обо мне
Я — писательница американского происхождения из Шри-Ланки. Мои творческие сочинения, в том числе стихи, художественная и научно-популярная литература, были опубликованы на сайте writerercorner.com, Crab Orchard Review, Story Quarterly и в других местах. Моя политическая журналистика публикуется в англоязычных газетах Шри-Ланки в общих сновидениях.org и был распространен в Иране, где также был переведен на язык фарси. С 2006 по 2008 год я получил четыре писательских места подряд на Конференции писателей хлебного хлеба. Мой первый роман «Непослушная девушка» выходит в свет издательством Atria / Simon & Schuster в США и Канаде, а также в семи других странах.
Почему ты пишешь?
Писательство — мой ответ и противоядие всему, и я думаю, что это верно для любого писателя. Если у вас плохой день и ваша первая мысль — ванна с пеной, то, возможно, письмо — не та петля, на которой можно повеситься.Но для меня это всегда сводилось к письменному слову, и с этой точки зрения политические письма, которые я пишу, являются очень терапевтическими. Меня волнует слишком много вещей, чтобы все они были полностью поглощены — поэтому я могу написать статью о, скажем, Глории Стайнем или Руанде или даже о каком-нибудь надоедливом телешоу (не то чтобы они были соразмерны по важности), а затем перейти к следующее, что попадает мне под кожу. Это механизм выживания. И что такое жизнь, как не цепочка совладания, верно? Вот о чем я думаю, написание романа или сборника рассказов.Это продолжается независимо от того, улыбается ли мне удача с публикацией, могу ли я остановить геноцид в Руанде или иметь твердое мнение о феминизме третьей волны против феминизма первой волны, что бы ни случилось, есть страница, и вот я перед ним, и вот где я хочу быть. Я часто представляю себе ужасные вещи — понимаете, не так ли? — ужасные вещи, которые могут случиться с моей семьей, с кем угодно, и рядом со мной есть слова — мое описание этих ужасных вещей. Они говорят, что студенты-медики видят в людях совокупность мускулов, костей и связок, а писатели видят все как слова.То, что я вижу повсюду, — это части истории. Этот аромат, как он пахнет, эта женщина, которая читает, треснувший гвоздь на в остальном идеальный набор искусственных ногтей, те слова, которые она использует, чтобы говорить со мной, это громкое приветствие от отца на балетном классе … это все части чего-то большего, то, что становится видимым, когда у вас есть правильная перспектива. Думаю, именно так я пишу, ожидая правильной перспективы.
Есть любимые авторы? Книги?
Рохинтон Мистри: Точный баланс
Барбара Кингсолвер: Библия ядовитого дерева
Викрам Сет: Золотые ворота
Тони Моррисон: Сула
Венделл Берри: Воспоминания старого Джека
Барри Ансуорт: Священный голод
Махмуд Дарвиш: К несчастью, это был рай
Ru Стена Фримена
Вы должны авторизоваться, чтобы писать на стене Ру Фримена.Университетский центр академического письма
Хотя чувство нервозности перед тестом не совсем неуместно, тревога во время теста проявляется неприятными симптомами. Эти симптомы могут привести к потере способности вспоминать то, что вы изучали, или негативно повлиять на вашу способность мыслить.
Симптомы тестового беспокойства включают:
- Учащение пульса
- Блуждающие мысли
- Расстройство желудка
- Потные ладони
- Чувство гнева, страха или страха перед тестом
- Паническая атака в отдельных случаях
В большинстве случаев неуверенность в себе, страх потерпеть неудачу или неподготовленность к тесту могут вызвать тестовое беспокойство.Если вы пережили ужасный опыт во время прохождения теста в прошлом, оставьте все как есть. Не позволяйте этому вызывать у вас панику.
Вот эффективные способы помочь вам преодолеть тестовое беспокойство.
- Подготовьтесь к экзамену надлежащим образом.
Несомненно, подготовка помогает преодолеть тревожность перед тестами. Это дает вам чувство уверенности, необходимое для сдачи экзамена. Кроме того, ваш ум будет расслаблен, и в вас не будет страха.Это поможет вам выдержать экзамен без каких-либо форм беспокойства.
Другие вещи, которые вы можете сделать, чтобы подготовиться, включают:
- Вместо этого избегайте зубрежки, изучайте книги и старайтесь понять все концепции.
- Станьте частью исследовательской группы, которая преследует те же цели, что и ваша.
- Составьте учебный распорядок и придерживайтесь его, чтобы покрыть весь свой учебный график.
- Обновите свои учебные навыки.
- Познакомьтесь с тестом и ознакомьтесь с материалами, которые помогут вам понять, как проходит тест.
- Когда вы заблудились, просите своих друзей и наставников помочь вам улучшить свое понимание.
- Достаточно дней сна для теста.
Хотя усердно заниматься в ночное время — это хорошо, не создавайте привычки лишать себя этого. Недостаток сна может вызвать широкий спектр симптомов, подобных тестовой тревоге. Достаточное количество сна помогает бороться со стрессом и поддерживать память в лучшем виде. Преодолейте тревогу перед тестом, получив достаточно дней или недель отдыха перед тестом.
Вот несколько советов, которые помогут вам высыпаться и предотвратить тестовое беспокойство.
- Создайте часы для сна и бодрствования и придерживайтесь их.
- Создайте расписание занятий и ведите его.
- Учитесь в течение всего семестра, чтобы избежать зубрежки и сбоев при чтении.
- Не смотрите телевизор и не пользуйтесь компьютером непосредственно перед сном.
- Выполнение всего этого позволит вам оставаться в курсе последних событий в учебе и при этом достаточно спать.
- Вы можете вздремнуть, чтобы восполнить потерянные часы сна.
- Не принимайте кофеин за несколько часов до сна.
- Как можно раньше доберитесь до места проведения испытаний.
Убедитесь, что вы дойдете до места проведения экзамена не менее чем за 10 минут до экзамена, так как это снизит ваше беспокойство из-за спешки. Подготовьте все накануне экзамена и встаньте рано. Съешьте свой завтрак и, если возможно, перекусите, чтобы зарядиться энергией.
Кроме того, вы можете успокоить себя, просмотрев любую литературу, если вы почувствуете беспокойство в ожидании экзамена. Держитесь подальше от коллег, испытывающих тревогу перед экзаменом, чтобы не напрягаться перед экзаменом.
- Имейте позитивный настрой.
Наполните себя позитивными мыслями и поднимите моральный дух позитивными словами. Нет ничего лучше, чем вера в себя и вера в то, что вы сможете преодолеть прилив.Кроме того, вы должны знать, что одного экзамена недостаточно, чтобы определить, успешен вы или нет. Положительный настрой имеет решающее значение для любого экзамена, особенно длительного и сложного, такого как USMLE Step 2 для студентов-медиков.
Сохраняйте позитивный настрой, потому что негатив может заставить вас задать только следующие вопросы, вызывающие беспокойство:
- Какие области будет охватывать экзамен?
- Это будет слишком сложно?
- Сдам ли я экзамен?
Скажите себе положительные вещи, например:
- Я могу это сделать.
- Я подготовлен и нечего бояться.
Вкратце, борьба с тревожностью перед тестированием — это процесс, в котором нужно активно участвовать. Для этого убедитесь, что то, что должно быть на месте, есть. Подготовьтесь, никогда не лишайте себя сна и сохраняйте позитивный настрой. Это снизит тревожность перед тестами.
От Maia Steel
.